Он был полым человеком
[31]. Часто доказывал себе эту истину.
Перед лицом страданий ему не хватило силы воли защитить свой дар. Он отверг его, и не один раз, многократно, потому что такой дар, как тот, что был у него, предлагается многократно и не реализуется лишь в том случае, когда многократно же и отвергается.
В страданиях его смирила ограниченность словарного запаса, чего и следовало ожидать. Но эта ограниченность также победила его, а вот этого он бы как раз мог и избежать.
Он был полым человеком. Не находил в себе возможности заботиться о многих, не открывал душу любому соседу, не отделяя их друг от друга. Сила сострадания в нем была лишь способностью, и ее потенциал, похоже, ограничивался заботой об одной женщине.
Полагая себя полым человеком, Билли думал, что он – слабак, может, не такой слабак, как Ральф Коттл, но далеко не силач. У него похолодело внутри, но он не удивился, когда этот алкоголик сказал ему: «Я вижу, что в какой-то степени вы такой же, как я».
Эта спящая, ее безопасность и ее сны, были его истинной целью и единственной надеждой на искупление грехов. Ради этого он должен был заботиться, но не должен был суетиться.
В какой-то степени успокоившись, по сравнению с тем Билли, который с треском захлопнул дверцу, он еще раз оглядел ванную. И не заметил следов преступления.
Но время по-прежнему являло собой бурную реку, стремительно вращающееся колесо.
Торопливо, но полностью контролируя свои действия, концентрируясь на том, что в данный момент более всего его интересовало, Билли прошел тем маршрутом, по которому тащил тело. Искал он пятна крови вроде того, что обнаружилось в ванной. Не нашел ни одного.
Сомневаясь в себе, быстро заглянул в спальню, гостиную, кухню, стараясь смотреть на все глазами подозрительного копа.
Оставалось только привести все в порядок на переднем крыльце. Это дело он оставил напоследок, полагая, что прежде всего нужно разобраться с трупом.
На случай, если он не успеет заняться передним крыльцом, Билли достал из буфета на кухне бутылку бурбона, которым в понедельник вечером сдабривал «Гиннесс». Глотнул прямо из горла.
Но не проглотил, а принялся полоскать виски рот, словно зубным эликсиром. Алкоголь обжигал десны, язык, внутренние поверхности щек.
Бурбон он выплюнул в раковину, прежде чем вспомнил, что нужно прополоскать и горло.
Вновь сделал глоток, второй раз прополоскал рот, но теперь уже не оставил без внимания и горло.
И только успел выплюнуть бурбон в раковину, как раздался ожидаемый стук в дверь, громкий и властный.
Возможно, прошло четыре минуты после разговора с Розалин Чен. Может, пять. А казалось, что минул час. Казалось, десять секунд.
Под этот стук Билли пустил холодную воду, чтобы смыть запах виски с раковины.
В тишине, последовавшей после стука, надел крышку на горлышко и убрал бутылку в буфет.
Вернулся к раковине, чтобы закрыть воду, когда стук повторился.
Ответ на первый стук говорил бы о том, что его что-то тревожит. Дожидаться третьего стука тоже не следовало: наводило на мысль, что он хотел вообще не открывать дверь.
Пересекая гостиную, Билли подумал о том, что надо бы посмотреть на руки. Крови на них не увидел.
Глава 28
Открыв парадную дверь, Билли увидел помощника шерифа, который стоял в трех шагах от порога и чуть сбоку. Правая рука копа лежала на рукоятке пистолета. Кобура висела на бедре, и рука просто лежала на рукоятке, вроде бы и не собираясь вытаскивать пистолет из кобуры. Может же человек стоять, положив руку на бедро.
Билли надеялся, что коп попадется из знакомых. Ошибся.
На нагрудной бляхе прочитал: «Сержант В. Наполитино».
В сорок шесть лет Лэнни Олсен оставался с тем же званием, какое ему присвоили при поступлении на службу в куда более юном возрасте.
А вот В. Наполитино в двадцать с небольшим повысили до сержанта. Умный и решительный взгляд его ясных глаз говорил о том, что к двадцати пяти годам он станет лейтенантом, к тридцати – капитаном, к тридцати пяти – коммандером и еще до сорока займет кресло начальника полиции.
Билли предпочел бы иметь дело с толстым, безалаберным, замотанным службой, циничным полицейским. Может, это был один из тех дней, когда следовало держаться подальше от рулетки: при каждой ставке на черное выигрыш выпадал на красное число.
– Мистер Уайлс?
– Да. Это я.
– Уильям Уайлс?
– Билли, да.
Сержант Наполитино делил свое внимание между Билли и гостиной у него за спиной.
Лицо сержанта оставалось бесстрастным. И глаза не выражали ни предчувствия дурного, ни беспокойства, только настороженность.
– Мистер Уайлс, вас не затруднит пройти к моему автомобилю?
Патрульная машина стояла на подъездной дорожке.
– Вы хотите, чтобы я сел в кабину?
– В этом нет необходимости, сэр. Я прошу вас подойти к машине на минуту или две, ничего больше.
– Конечно, – кивнул Билли. – Почему нет?
Вторая патрульная машина свернула с шоссе на подъездную дорожку, остановилась в десяти футах от первой.
Когда Билли протянул руку, чтобы закрыть парадную дверь, сержант Наполитино его остановил:
– Почему бы не оставить дверь открытой, сэр.
В голосе сержанта не слышалось вопросительных интонаций. Билли оставил дверь открытой.
Наполитино определенно хотел, чтобы к патрульной машине Билли шел первым.
Билли переступил через плоскую бутылку, лужицу разлитого виски.
Хотя разлилось виски минут пятнадцать тому назад, половина уже испарилась. Так что крыльцо благоухало «Сигрэмом».
Билли спустился с лестницы на лужайку. Не стал изображать нетвердую походку. Ему не хватило бы актерского мастерства сыграть пьяного, и любая такая попытка могла вызвать сомнения в его искренности.
Он решил положиться только на запах спиртного изо рта, предполагая, что этого вполне хватит для подтверждения истории, которую он собирался рассказать.
Копа, который выбрался из второй патрульной машины, Билли узнал. Сэм Собецки. Тоже сержант, но лет на пять старше Наполитино.
Собецки время от времени бывал в таверне, обычно с женщиной. Приходил, главным образом чтобы поесть, а не выпить, ограничивался максимум двумя стаканами пива.
Друзьями с Билли они не были. Но один знакомый все же лучше, чем иметь дело с двумя незнакомцами.
Уже на лужайке Билли оглянулся, чтобы посмотреть на дом.
