Наполитино все еще оставался на крыльце. А потом подошел к лестнице и начал спускаться так, чтобы не повернуться спиной к открытой двери и окнам.
Подойдя к Билли, повел его вокруг патрульной машины, чтобы последняя оказалась между ними и домом.
Тут к ним присоединился и сержант Собецки.
– Привет, Билли.
– Сержант Собецки. Добрый день.
Бармена все зовут по имени. В некоторых случаях ты знаешь, что от тебя ждут того же. На этот раз случай был другим.
– Вчера у вас был день чили, а я забыл, – добавил сержант Собецки.
– Бен готовит лучший чили, – ответил Билли.
– Бен – бог чили, – согласился с ним сержант Собецки.
Автомобиль притягивал солнце, нагревая окружающий воздух, а прикосновение к крыше, несомненно, привело бы к ожогу.
Поскольку Наполитино прибыл первым, он и взял инициативу на себя:
– Мистер Уайлс, вы в порядке?
– Конечно. В полном. Все дело в моей ошибке?
– Вы позвонили по номеру девятьсот одиннадцать, – напомнил Наполитино.
– Я хотел позвонить по номеру четыреста одиннадцать. Объяснил все Розалин Чен.
– Не объяснили, пока она не перезвонила вам.
– Я положил трубку, подумав, что соединения еще не было.
– Мистер Уайлс, вам кто-то угрожал?
– Угрожал? Да нет же. Вы спрашиваете, не приставлял ли кто дуло пистолета к моему виску, когда я разговаривал с Розалин? Ну что вы. Откуда такие мысли? Вы уж извините, я знаю, что такое случается, но не со мной.
Билли предостерег себя: ответы должны быть короткими. Длинные могут принять за нервное лопотание.
– Вы сказались больным и не пошли на работу? – спросил Наполитино.
– Да. – Билли скорчил гримасу, но не так уж драматично, поднес руку к животу. – Схватило желудок.
Он надеялся, что они унюхают, чем от него пахнет. Сам-то он улавливал запах виски. Если этот запах не укроется и от них, они могли бы подумать, что боль в животе – слабая попытка скрыть тот факт, что накануне он сильно набрался и еще не пришел в себя.
– Мистер Уайлс, здесь еще кто-нибудь живет?
– Никто. Только я. Живу один.
– Сейчас в доме кто-нибудь есть?
– Нет. Никого.
– Ни подруги, ни родственника?
– Никого. Нет даже собаки. Иногда я думаю о том, чтобы завести собаку, но на этом все и заканчивается.
Взгляд темных глаз Наполитино ничем не отличался от скальпеля.
– Сэр, если в доме какой-нибудь плохой человек…
– Нет там плохого человека, – заверил его Билли.
– Если кого-то из ваших близких держат сейчас на мушке, лучший для вас вариант – сказать мне об этом.
– Разумеется. Я это знаю. Кто не знает?
Билли мутило от жара, идущего от накаленного солнцем автомобиля. Он буквально чувствовал, как его лицо превращается в сплошной ожог. Но обоим сержантам горячий воздух не доставлял никаких неудобств.
– В состоянии стресса запуганные люди принимают неправильные решения, Билли, – поддержал коллегу Собецки.
– Господи Иисусе, я действительно показал себя полным идиотом, положив трубку после того, как набрал девятьсот одиннадцать, о чем и сказал Розалин.
– Что вы ей сказали? – спросил Наполитино.
Билли не сомневался, что в общих чертах они прекрасно знали, что он ей сказал. Сам он мог повторить разговор с Розалин слово в слово, но надеялся убедить копов, что слишком много выпил, чтобы точно помнить, каким образом попал в столь нелепое положение.
– Что бы я ей ни сказал, должно быть, это была глупость, раз уж она решила, что кто-то на меня давит. Принуждение. Это же надо. По-дурацки все вышло.
Он покачал головой, удивляясь собственной глупости, сухо рассмеялся, вновь покачал головой.
Сержанты молча наблюдали за ним.
– В доме никого нет, кроме меня. Никто сюда давно уже не приходил. Никого здесь нет, кроме меня. Я предпочитаю держаться особняком, такой уж я человек.
Он решил, что достаточно. И так слишком близко подошел к нервному лопотанию.
Если они знали о Барбаре, то знали о его образе жизни. Если не знали, Розалин наверняка ввела их в курс дела.
Он рискнул сказать им, что сюда давно уже никто не приходил. Правда это была или нет, он чувствовал, что должен указать: по образу жизни он – затворник.
Если кто-нибудь в соседских домах, расположенных ниже по склону, видел, как Ральф Коттл шел по подъездной дорожке или сидел на крыльце, а сержанты решили бы опросить соседей, – Билли поймали бы на лжи.
– Что случилось с вашим лбом? – спросил Наполитино.
До этого момента Билли и думать забыл о ранках от рыболовных крючков, но стоило сержанту задать вопрос, как во лбу запульсировала тупая боль.
Глава 29
– Разве это не повязка? – настаивал сержант Наполитино.
Хотя густые волосы Билли и падали на лоб, они не могли полностью скрыть марлевую салфетку и липкую ленту.
– Несчастный случай с циркулярной пилой, – ответил Билли, приятно удивившись, с какой легкостью нашелся с ответом.
– Похоже, что-то серьезное, – вставил сержант Собецки.
– Нет. Пустяки. В гараже у меня столярная мастерская. В доме все работы по дереву я делаю сам. Вчера вечером я там что-то мастерил, мне потребовалось распилить доску, а в ней попался сучок. Пила сучок размолотила, и несколько щепочек отскочили мне в лоб.
– Так можно потерять глаз, – обеспокоился Собецки.
– Я был в защитных очках. В столярной мастерской я всегда работаю в защитных очках.
– Вы съездили к врачу? – спросил Наполитино.
– Нет. Не было никакой необходимости. Занозы я вытащил пинцетом. Черт, повязка мне потребовалась только потому, что я причинил себе больше вреда, вытаскивая занозы пинцетом. Иной раз только загонял их глубже.
– Так можно занести инфекцию.
– Я промыл ранки спиртом, потом перекисью водорода, намазал неоспорином. Все будет нормально. Такое, знаете ли, случается.
Билли видел, что его объяснения их устроили. По его тону не чувствовалось, что кто-то каким-то образом вынуждает его так говорить, не чувствовалось, что он решает какую-то проблему жизни и смерти.
Солнце напоминало топку, жар, идущий от автомобиля, буквально поджаривал его, но он держался спокойно и уверенно. И когда допрос стал более агрессивным, не сразу уловил перемену.
– Мистер Уайлс, – спросил Наполитино, – а зачем вы звонили в справочную?
