Наполитино ничего не сказал.
Как и Собецки.
Но они оба пристально смотрели на него.
– Разумеется, вы должны рассматривать такую возможность, – пожал плечами Билли. – Я понимаю. Да. Все правильно. Пройдите в дом, если хотите. Посмотрите сами.
– Мистер Уайлс, вы предлагаете нам обыскать ваш дом на тот случай, что там могут быть посторонние или кто-то еще?
Его пальцы сжимали патроны, а перед мысленным взором возник труп Коттла, едва различимый в нише между тумбами стола.
– Ищите, кого хотите, – весело ответил он, словно теперь до него окончательно дошло, что требуется копам. – Валяйте.
– Мистер Уайлс, я не прошу у вас разрешения обыскать ваш дом. Вы это понимаете?
– Конечно. Сам знаю. Все нормально. Прошу в дом.
Если копов приглашали зайти, любые вещественные улики, найденные ими, могли представляться в суд. Если они входили без приглашения, без ордера на обыск, только на основании подозрений, что в доме находится человек, которому грозит опасность, суд отмел бы такие улики.
Сержанты могли оценить добровольное желание Билли сотрудничать с полицией как признак невиновности.
Он настолько расслабился, что вытащил руки из карманов.
Если он настолько открыт, расслаблен, готов всячески им помогать, они могли решить, что ему нечего скрывать. Могли даже уехать, не обыскав дом.
Наполитино глянул на Собецки, тот кивнул.
– Мистер Уайлс, раз уж вы считаете, что будет лучше, если я загляну в дом, тогда я быстренько пройдусь по нему.
Сержант Наполитино обошел патрульную машину спереди и направился к крыльцу, оставив Билли с Собецки.
Глава 30
Кто-то сказал, возможно Шекспир, возможно О. Джи Симпсон
[32], что вина проявляет себя из страха проявиться. Билли не мог точно вспомнить, кто так точно облек эту мысль в слова, но теперь остро чувствовал на себе истинность этого афоризма.
Сержант Наполитино тем временем поднялся по лестнице. На крыльце переступил через плоскую бутылку и все уменьшающуюся лужицу виски.
– Чистый Джо Фрайди
[33].
– Извините?
– Это я про Винса. Очень обстоятельный. Глаза бесстрастные, лицо каменное, но на самом деле он не так суров, как может показаться с первого взгляда.
Сообщив имя Наполитино, Собецки, похоже, показывал Билли, что тот снова пользуется полным его доверием.
Но Билли, остро чувствуя обман и попытки манипулирования, подозревал, что доверием к нему сержанта обольщаться не стоит, оно столь же истинное, как заверения паука в том, что он встретит залетевшую в его паутину муху как родную сестру.
Винс Наполитино уже исчез в дверном проеме.
– Винс по-прежнему слишком хорошо помнит все то, чему его учили в академии. Когда он немного пообтешется, уже не будет так сильно напирать.
– Он лишь выполняет свою работу, – ответил Билли. – Я понимаю. Это нормально.
Собецки остался на подъездной дорожке, потому что все-таки подозревал Билли в совершении какого-то преступления. Иначе оба помощника шерифа отправились бы обыскивать дом. Сержант Собецки остался рядом с Билли, чтобы схватить его, если бы тот бросился бежать.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – ответил Билли. – Мне очень жаль, что я доставил вам столько хлопот.
– Я про твой желудок.
– Не знаю. Наверное, съел что-то не то.
– От чего у тебя не может болеть живот, так это от чили Бена Вернона, – заметил Собецки. – Его соус такой вкусный, что может вылечить любую известную науке болезнь.
Понимая, что невиновный человек, которому нечего бояться, не будет озабоченно смотреть на дом, ожидая, когда же Наполитино закончит обыск, Билли повернулся к дому спиной, принялся разглядывать долину, виноградники, залитые золотым солнечным светом, далекие горы, кутающиеся в синей дымке.
– А вот от краба такое возможно, – продолжил Собецки.
– Что?
– Краб, креветки, омары, если они чуть несвежие, могут устроить в животе целую революцию.
– Вчера я ел лазанью.
– Ну, от нее-то не отравишься.
– Я готовил ее сам. Может, она и стухла. – Билли старался поддерживать беседу.
– Давай же, Винс. – В голосе сержанта послышались нотки нетерпения. – Я знаю, ты парень дотошный. Мне-то ты ничего не должен доказывать. – Он повернулся к Билли. – Чердак в доме есть?
– Да.
Сержант вздохнул:
– Он захочет обследовать и чердак.
С запада прилетела стайка птиц, спикировала к самой земле, чуть поднялась, снова спикировала. Это были дятлы, которые обычно в такую жару предпочитали укрываться от солнца в листве.
– Ты на них охотишься? – спросил Собецки, предлагая Билли мятные пастилки.
Мгновение Билли недоуменно смотрел на пастилки. Потом вдруг осознал, что руки у него снова в карманах и пальцы перебирают патроны.
Он вытащил руки из карманов:
– Боюсь, мне сейчас не до охоты, – и взял пастилку.
– Как я понимаю, это случайность, – заметил Собецки. – Ты же постоянно имеешь дело со спиртным.
– Вообще-то, я почти не пью. – Билли посасывал пастилку. – Я сегодня проснулся в три часа ночи, в голову полезли всякие мысли, я начал волноваться о том, чего все равно не могу изменить, решил, что стаканчик-другой позволит расслабиться.
– У нас у всех бывают такие ночи. Я называю их «тоскливая тоска». Спиртным тут не поможешь. Лучшее средство от бессонницы – кружка горячего шоколада, но с «тоскливой тоской» даже шоколаду не справиться.
– Выпивка настроения не улучшила, но позволила скоротать ночь. Потом и утро.
– Ты держишься молодцом.
– Правда.
– Нет ощущения, что ты набрался.
– Я и не набрался. Последние несколько часов пью по чуть-чуть, чтобы избежать похмелья.
– Это верное средство?
– Одно из них.
С сержантом Собецки разговор складывался легко. Пожалуй, слишком легко.
Дятлы летели к ним, затем резко повернули, потом снова сменили направление, тридцать или сорок особей, словно объединенных единым разумом.
