– Ну вот, – сказал убийца, – теперь мне придется все это мыть, прежде чем убрать обратно.
Он кругами ходил по кухне и методично собирал разбросанные предметы, складывая ложки к ложкам, вилки к вилкам, ножи к ножам.
Кот с удивлением обнаружила, что может шевелить рукой, хотя она и казалась тяжелой, как огромный древесный сук, когда-то сломленный неистовой бурей и превратившийся от времени в камень. Тем не менее ей удалось прицелиться в убийцу и согнуть свой распухший указательный палец, проглотив крик боли и горечь во рту.
Но пистолет не выстрелил.
Она еще раз нажала на спусковой крючок, но оружие снова не откликнулось грохотом выстрела. Только теперь Кот поняла, что у нее в руке ничего нет. Пистолет исчез.
Странно…
Неподалеку от нее валялся один из ножей. Это был обычный столовый нож с зазубренной режущей кромкой, приспособленный для намазывания масла на бутерброд, разделки хорошо сваренного цыпленка или для разрезания зеленых бобов на кусочки подходящего размера. Однако для того, чтобы зарезать человека насмерть, он подходил мало. Впрочем, нож есть нож, к тому же ничего лучшего у Кот все равно не было. Она протянула руку и схватила безобидный столовый прибор за рукоятку.
Теперь ей оставалось только собраться с силами, чтобы встать с пола. И тут Кот обнаружила, что не может даже поднять голову. Никогда прежде она не чувствовала себя такой усталой.
Он ударил ее кулаком по затылку. Может быть, у нее поврежден позвоночник?
Кот не заплакала. У нее все еще был нож.
Убийца подошел к ней, наклонился и извлек столовый нож из ее несопротивляющихся пальцев. Кот весьма удивилась тому, как легко он выскользнул из ее крепко, до судорог, сжатой ладони, словно это был не нож, а кусок быстро тающего льда.
– Скверная девочка, – с укоризной сказал убийца и легонько постучал ей по голове рукояткой ножа.
Потом он продолжил уборку.
Стараясь не думать о переломах и трещинах в позвонках, Котай дотянулась до вилки.
Убийца вернулся и отобрал у нее и это жалкое оружие.
– Нельзя, – сказал он таким тоном, словно обращался к упрямому щенку. – Фу!
– Сволочь, – пробормотала Кот, боясь услышать в своем голосе предательскую дрожь.
– Ай-яй-яй!
– Грязный подонок.
– Прелестно! – насмешливо воскликнул убийца.
– Дерьмо!
– Пожалуй, придется промыть тебе рот с мылом.
– Жопа!
– Готов спорить, что мамочка не учила тебя таким словам.
– Ты просто не знал моей мамочки.
Он ударил ее снова, на этот раз – ребром ладони сбоку по шее.
Кот долго лежала в темноте, с беспокойством прислушиваясь к отдаленному смеху своей матери и странным мужским голосам. Потом зазвенело разбитое стекло и кто-то выбранился. Ударил гром, завыл ветер, зашумели широкие листья пальм на побережье Ки-Уэста. Веселый смех матери стал насмешливым, его заглушили какие-то удары, совсем не похожие на раскаты грозы. Расторопный пальметто щекотно пробежал по голым ногам и по спине. Это было в другом времени, в другом месте, но, как и тогда, в иллюзорные миры фантазии стальным молотом вторгалась грубая реальность.
Глава 7
Вскоре после девяти утра – разобравшись с женщиной и вымыв ножи и вилки – мистер Вехс выпустил из вольера собак.
У задней двери, у парадного входа и в спальне имелись специальные кнопки, которые включали установленный в вольере звонок. Этот сигнал служил псам, отосланным со двора, командой возобновить активное патрулирование территории.
Вехс воспользовался кнопкой возле кухонной двери, а сам подошел к широкому окну возле обеденного стола и выглянул на задний двор.
Низкие серые облака все еще закрывали собой горы Сискью-Маунтинз, но дождь уже прекратился. С мокрых веток вечнозеленых кустарников мерно капала дождевая вода. Кора деревьев, сбросивших на зиму листву, выглядела черной, а сучья и ветви, на которых успели кое-где появиться первые весенние почки, были словно нарисованы углем.
Кому-то могло показаться, что теперь, когда прошла гроза, когда затих гром и погасли молнии, стихия успокоилась и на землю пришел мир, но Вехсу было лучше других известно, что буря так же могущественна и сильна в минуты затишья, как и в мгновения своего наивысшего буйства. Это могущество – совершенно особого рода, и он чувствовал его гармонию, чувствовал силу новой, молодой жизни, разбуженной пролившейся на землю водой.
Из-за сарая появилась четверка доберманов. Некоторое время они шагали рядом, но потом рассыпались, и каждый направился в свою сторону. Без приказа они не будут никого атаковать. Они просто выследят и остановят любого незваного гостя, но набрасываться на него не станут. Чтобы настроить их на кровь, мистер Вехс должен назвать имя великого немецкого философа Ницше.
Один из доберманов – Лейденкранц – пришел на заднее крыльцо и заглянул в окно, чтобы лишний раз бросить на хозяина преданный взгляд. Он даже махнул хвостом – раз-другой, – но вспомнил о своем долге и, засвидетельствовав Вехсу свою любовь и признательность, бесшумно отпрянул.
Вехс видел, что пес вернулся на двор и встал там – рослый, поджарый, мускулистый. Сначала он посмотрел на запад, потом на восток, опустил голову, понюхал мокрую траву и двинулся через лужайку характерной добермановской рысью – почти не сгибая ног и уткнувшись носом в землю. Вот пес почуял какой-то запах и, прижав уши к голове, двинулся по следу чего-то такого, что, как ему казалось, могло представлять опасность для его обожаемого хозяина.
Время от времени – в качестве поощрения для доберманов, а заодно и в качестве тренировки – Вехс выпускал кого-то из своих пленников и позволял псам идти по следу. Ради этого любопытнейшего спектакля он даже отказывал себе в удовольствии убить самому.
Чувствуя себя в безопасности под охраной своей верной преторианской гвардии
[15], Вехс поднялся в ванную на втором этаже и отрегулировал воду так, чтобы она стала достаточно горячей. Заодно он убавил громкость в радиоприемнике, но оставил его настроенным на джазовую волну.
Пока он снимал грязную одежду, над занавеской поднялись клубы пара, а тепло и повышенная влажность заставили засохшие на брюках пятна запахнуть с новой силой. Раздевшись, Вехс некоторое время стоял, зарывшись лицом в свои голубые джинсы, майку и грубую куртку. Сначала он дышал жадно и глубоко, потом стал внюхиваться, ловя самые разные оттенки будораживших душу запахов и мечтая только о том, чтобы его обоняние было в десять, в сто, в тысячу раз тоньше и сильнее. Например, таким, как у его доберманов.
И все равно исходящий от окровавленной одежды аромат вернул его к событиям прошедшей ночи. Вехс снова услышал негромкие хлопки выстрелов, услышал сдавленные крики ужаса и мольбы о пощаде, раздававшиеся в тихом и темном доме Темплтонов. Он уловил даже сиреневый запах туалетной воды, которой миссис Темплтон пользовалась, перед тем как отправиться спать, и терпкий аромат саше.
