— От химии много будет зависеть, — подал я реплику. — Изоляция, будь она неладна, все тормозит.
Тут застучали каблуки матросских ботинок по трапу, и ввалившаяся в машинный трюм толпа оборвала наш научный треп.
В одном из углов помещения было оборудовано нечто вроде кузнечного горна. По команде инженера там развели коптящую мазутную горелку, на которую положили металлический шар размером с кулак. Один матрос встал к мехам и стал подавать на горелку воздух. Трюм был слабо освещен всего четырьмя керосиновыми лампами, но основное действо было видно. Двое матросов вертелись у горелки, а еще четверо лениво расселись на рундуке с противоположной стороны от двигателя.
Активно качались меха горна, и так продолжалось некоторое время, пока человек у горелки не поднял с пропитавшейся маслом и нефтью палубы длинные кузнечные щипцы и выхватил ими из горелки раскаленный добела металлический шар.
— С дороги! — крикнул он, добавив для доходчивости несколько забористых матросских ругательств, пробежал мимо меня к двигателю и вставил куда-то там эту пламенеющую штуковину. А второй захлопнул за ним крышку двигателя.
— Крутите! — приказал инженер и неожиданно для меня добавил парочку пролетарских выражений для доходчивости. — Быстрее!
И четверка матросов на лавке дружно подорвалась и стала вручную раскручивать небольшого диаметра маховик, который, к моему удивлению, со второй попытки завел мотор, застучавший часто и громко. На удивление ровно с характерным таким звуком «бонг-бонг-бонг…».
Я подумал, что кузнечный горн — это не выход. Пора «изобретать» паяльную лампу.
А заодно и керогаз для жены, которая постоянно жалуется, что на керосинке готовить долго и фитили коптят.
— Йоску, мать твою за ногу, давай большой круг по реке, — приказал инженер, и часть матросов исчезла в зеве крутого трапа.
И снова превратившись в рафинированного интеллигента, Эвин стал объяснять мне принцип работы этого недодизеля, работавшего на сырой нефти. Ничего у этого движка не было, ни свечей, ни электрики, ни стартера, ни топливного насоса, ни карбюратора. Прост он как кувалда. Даже цилиндр в нем и то один. И раскаленный шар именно на головку цилиндра и укладывали, а потом уже порционно поливали нефтью, которая тут же испарялась — этакий эрзац форсунки.
Запускается этот калильный движок очень быстро, несмотря на все танцы с бубнами при накаливании полого шара. К тому же может работать на всем, что горит, лишь бы топливо было жидким. В этом случае он сам себя смазывает тем же, на чем работает.
— Главное в моем двигателе то, что он дает длительное время очень ровный ход, что делает его просто незаменимым на водном транспорте.
— А на суше?
— На суше? Если в транспорте… — инженер на секунду задумался. — То разве что на пахотных тракторах я его вижу, дороги у нас сами знаете какие… а это означает высокие ведущие колеса и привод от двухметрового маховика. И таким образом мы ничего не отыгрываем от рутьеров, которые в наше время являются весьма продвинутыми и совершенными машинами. Разве что запускаемся быстрее. Просто не выдержим конкуренции с давно налаженным производством. А вот в насосах… или на воде… Сейчас сам увидишь. Прошу наверх.
Оставив в машинном трюме на вахте двух мотористов, мы поднялись на свежий воздух.
Под ногами слегка подрагивала палуба.
— А на рельсах как себя этот двигатель поведет? — продолжал я допытываться.
— На рельсах, я думаю, прекрасно… — ответил он, протирая пенсне. — Разве что небольшая проблема с реверсом будет, когда требуется сначала притормозить и уменьшить обороты, а потом двигатель сам собой раскрутится назад. Но на рельсах с паровой машиной никто не конкурент, хотя ее постоянно держать теплой приходится.
Баржа отчалила от берега и, развернувшись носом на север, неторопливо пошла по реке, оставляя за кормой медленно проплывающие берега.
День выдался чудесный. Погода шепчет… Пейзаж красивый. Так бы и отдыхал себе. Уйти бы сейчас на кораблике за город, в шелест листьев и щебетание птиц. Костерок запалить. Шашлычка пожарить. Водочки принять на грудь. А там и порыбачить всласть на зорьке…
— Видел уже наш город с реки? — спросил меня инженер.
— Нет. Не довелось еще, — сознался я.
— Много потерял. Но сейчас наверстаешь.
Показались гранитные набережные и заводские здания красного кирпича, дымящие высокими трубами.
— Вот он, главный центр имперской индустриализации, — гордо заявил Болинтер. — Нигде больше нет такой концентрации промышленности, как в Будвице, разве что на островах у наших врагов. Вот враг и рвется захватить наш город, чтобы одним ударом ослабить империю. Ее экономическую мощь.
— А ты хотел бы помочь обороне нашего города? — спросил я с подначкой.
— Я бы с удовольствием, но меня даже в армию не взяли. Сказали, что имею недостаточный вес при моем росте. Негодник я, — развел он руками.
Да, высокий Эвин — почти два метра ростом и худой как жердь.
— Не обязательно с винтовкой по полю бегать, чтобы принести пользу обороне любимого города, — заметил я и стал думать о его двигателе.
По габаритам недодизель вполне вписывался в отведенный объем задуманного мной автономного мотоброневагона. Так что пора улавливать этого энтузиаста в сети.
— Да я с превеликим удовольствием, — вполне искренне и даже немного пылко заявил инженер. — Только кто меня возьмет.
— Эвин Болинтер, смирно, — перешел я на командный тон. — Властью, данной мне его величеством королем Бисером Восемнадцатым, я призываю вас в качестве специалиста в особый отряд гвардейской артиллерии до конца военных действий. Теперь ты в армии, Эвин. За какое время ты построишь мне такой же двигатель?
— А гвардия мне заплатит за то, что уже сделано?
— Обязательно, — пообещал я.
Прикинул, что я даже из своих денег доложу, в конце концов.
— Тогда у меня есть еще один такой движок в состоянии… — инженер на секунду закатил глаза под брови, — да почти готовности.
Солнце склонилось к западу. Еще немного и закатится за ближайший лес.
— Хорошая экскурсия, красиво тут на реке, но, увы… завтра с утра мне на службу, — щелкнул я крышкой часов. — Да и вечером еще дела есть. Так что поворачивай, Эвин, обратно. И готовься к призыву.
— А добровольчество оформить можно как-нибудь? — спросил он с надеждой.
— Попробую, — ответил я. — Но пока ничего не обещаю. Там же медкомиссия о-го-го…
Утром, приняв от фельдфебеля Эллпе обоз со стреляными гильзами, написал ему записку для кассира завода о приеме полутора тонн латунного лома, извинился, что не могу уделить ему должного внимания, и помчался с завода в депо.
Неплохой бизнес образовался, который я бы клювом прощелкал, если бы Эллпе сам не подкатил ко мне с таким предложением, видя, как мы на испытаниях пулемета патроны изводим ящиками, а потом гильзы собираем. Оказалось, что стреляные винтовочные гильзы никто не учитывал на полигоне как материальную ценность. Патроны на стрельбы списали, и все. Стреляные гильзы с рубежа собрали и сложили в кучу за артскладами, чтоб под ногами не путались и начальству глаза не мозолили.
