Интересно, поделился ли Ремидий своими подозрениями с Бисерами или играет с ними, как и со мной, втемную?
А вот собранные бумаги на наших конкурентов, особенно на концерн «Лозе» и его покровителей, были очень интересны и актуальны. Они занимали практически весь второй том моего дела. Спасибо вам, господа аристократы, за хорошо выполненную кропотливую работу.
Так что получилось у меня чтение на ночь покруче любого детектива. По крайней мере, я теперь точно знаю, кто у нас на заводе стукачи. Думаю, что новый состав контрразведки менять сексотов не будет, если я их не трону. А я и не трону, просто отрежу им доступ к некоторой информации, и пусть они впредь докладывают только заводские сплетни. Живет же рядом со мной стукач королевского генерал-адъютанта, и ничего.
Однако смех смехом, а паранойя что-то разыгралась. Несмотря на то что дом охранялся рецкими егерями, ложась спать, поставил я около кровати в пределах моментальной досягаемости ручной пулемет. А под подушку сунул пистолет Гоча. Береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет.
И уснул.
Снилось мне, как мы с генералом Моласом в парадных мундирах при всех орденах и регалиях, с холодным оружием и без штанов в два смычка пежили массажистку Калию в банном салоне «Круазанского приюта». Девушке было больно и хотелось кричать, а кричать-то было нечем — рот был занят.
В это время явился юный флигель-адъютант из дворца и, пунцовея, пытался мне вручить засургученный пакет, а когда это ему не удалось, то свернул его в трубочку и засунул мне в задницу со словами: «Расписаться на пакете не забудьте».
Резко проснулся в поту, вся постель разбуроблена — видать, во сне я сильно ворочался, подушка на полу, одеяло черт-те где и что-то сильно мешает… Мешала — и весьма чувствительно, как оказалось — зажатая ягодицами рукоятка пистолета. Бред какой-то.
— Ни фига себе, почитал, называется, на ночь детективчик, — пробормотал я спросонья, улавливая странные приглушенные звуки с улицы. Какие-то не ночные. Но не обратил на них особого внимания. — Приснится же такое…
На самом деле встреча с генералом Моласом в «Круазанском приюте» ничем не отличалась от такой же встречи, к примеру, в особняке армейского штаба. Разве что декорациями. И велась с глазу на глаз.
Молас довел до моего сведения то, что мне и так было известно от принца, но пока без конкретики. Теперь мне конкретику обрисовали в полный рост. Что я должен сделать и как. Появившийся флигель из дворца только подтвердил его слова официальными документами, наделяющими меня особыми полномочиями. И в половине второго, переодевшись в полевую форму и кожаную куртку, что принес мне Тавор, с избранными рецкими офицерами я покинул «Круазанский приют» через черный ход на другой улице — пустынной по ночному времени. Там нас уже ждала моя карета.
Через четверть часа соединились с полуротой горных егерей капитана Вальда в переулках около городской тюрьмы. Огласил им диспозицию и задачу. Добился понимания своего маневра каждым солдатом.
— Ваша милость, осмелюсь доложить, что карета начальника контрразведки пять минут назад выехала из ворот в сторону старого города, — сообщил подбежавший унтер-офицер, командовавший наблюдателями.
— Все готово?
— Так точно, — вразнобой ответили субалтерны и унтера.
— Тогда работаем, — выдохнул я. — Вперед, заре навстречу…
Теперь моя задача — исчезнуть из города до приезда больших начальников из имперской столицы. В то, что без них обойдется, никому не верилось. Вопрос был в уровне командированных чинуш, ибо он покажет реальную заинтересованность императора в этом деле.
Суд над «недобитой контрой» конечно же пройдет в закрытом режиме особого трибунала, без выноса сора из избы. Именно поэтому поберечься стоит. Не зря меня так вот отправляют на фронт, с официальным выговором… Дважды за одно и то же по имперскому уставу офицера не наказывают.
Вот опять с первого этажа какие-то странные звуки доносятся… и с улицы.
Сунул пистолет в кобуру. Повесил ее на шею. В руки взял пулемет, ободрившись его тяжестью и большой емкостью магазина, осторожно подошел к окну и выглянул в него сбоку.
На противоположной стороне улицы, в некотором отдалении от моих ворот, виднелись размытые силуэты трех запряженных пролеток с поднятым верхом. Большего разглядеть невозможно. Темно. Луны почти нет. А ночное освещение улиц бюджет нашего поселка не тянул. Ни газовое, ни масляное.
Снизу раздался выстрел чего-то неармейского, судя по звуку. И сразу за ним выстрел из пистолета Гоча — его я ни с чем не спутаю.
На эти звуки человек восемь от пролеток решительно побежало к моему дому. Явно не с поздравлениями по поводу тезоименитства его величества.
Когда первый из них стал открывать створку ворот, я, уже не раздумывая, стволом пулемета выбил оконное стекло и выдал вниз неприцельную очередь. Некогда было прицеливаться. Стреляные гильзы зацокали по полу. Воздух в комнате сразу пропитался тухлым привкусом сгоревшего кордита.
В ответ снизу послышались крики, стоны, матерная ругань и звон бьющегося об отмостку стекла.
Я добавил в том направлении еще очередь на десяток патронов.
— Атас! — заполошно крикнул кто-то, и поредевшая толпа налетчиков ломанулась обратно к экипажам.
Снизу вдогонку раздались знакомые сухие выстрелы пистолета Гоча.
«Охрана все же бдит», — удовлетворенно подумал я и дал еще одну очередь вдогонку, задев экипажи и лошадей, которые жалобно заржали.
Повозки стали разворачиваться.
Я еще выстрелил пятком патронов поверх их голов — лошадок жалко. Процесс отступления неведомых супостатов резко ускорился. Вскоре только одна пролетка оставалась на месте. И только конский топот затихал вдали.
Над полом с лестницы показалась голова отдышливого егеря. Потом он сам с лампой в одной руке и пистолетом в другой.
— Вы живы, ваша милость? — спросил прерывистый голос темноту спальни.
На фоне беленой стены я в исподнем ему, наверное, не был виден.
— Даже не ранен. А ты как?
— Пустяк. Царапина. А вот Йёссену не повезло. Всего один выстрел, и наповал.
— Возьми пулемет. Постой на стрёме. Я хоть оденусь.
— Они сначала нас в ножи хотели взять, ваша милость. А когда не удалось, стали стрелять. И я стал стрелять… — говорил он и поглядывал в окно на улицу, оглаживая пулемет.
— Что там? — спросил я, натягивая сапоги.
— Пусто, ваша милость. Только фаэтон стоит, запряженный парой. Похоже, одна лошадь убита.
— Пошли, — сказал я, когда оделся. — Посмотрим, остался ли кто живой из нападавших. Очень мне хочется узнать, кто же так жаждет моей смерти.
На первом этаже запалили еще одну лампу. Картина маслом — три трупа. Два штатских и один егерь-охранник. Один штатский убит собственным ножом, все еще сжатым в его правой руке.
