На севере еще вчера днем по своевременной команде спешно достроено из готовых элементов последнее звено гати. Без потерь захвачен плацдарм за ней в обширном, но редком приболотном осиннике. В нем всю ночь наращивалась ударная группировка и одновременно высылались взводные конные разъезды, усиленные ручным пулеметом каждый. Заранее сформированные команды штурмовиков из рецких саперов для захвата мостов, разъездов с водокачками и временного нарушения телеграфного сообщения на железной дороге получали задачи, направления и кроки. Два дня, не меньше, будут перетаскивать через гать кавалерийскую дивизию вслед за бригадой рецких горных егерей. Еще одна бригада горных стрелков терпеливо ждала своей очереди на переправу. Просто сидеть в лесу, как они это делали на протяжении последних двух месяцев, было хуже.
Пока враг очухивался от первого огневого налета, мы за это время успели отмахать в темноте по рельсам пятнадцать километров и сбросить десант на первый разъезд, где заранее был намечен первый ротный опорный пункт. Следующий за нами шушпанцер тянет для них три платформы с «раздвижными спиралями Кобчика» и доберется до десанта, когда тот закончит зачистку полустанка и приступит к инженерному обустройству позиции, загнав лишние платформы с магистральных путей на запасные ветки.
Второй шушпанцер везет такой же груз для второго разъезда.
Потом их задачи — рокада и северная ветка железной дороги. Третий эрзац-БеПо остается на каком-либо разъезде и при необходимости поддержит огнем пехоту до прибытия приданной им артиллерии.
А нам вперед, и только вперед, на Узловую. И как можно быстрее, пока там видят третьи сны. Освободившись от лишних платформ на полустанках, колеса бронепоезда запели бойчей на рельсовых стыках.
Мандраж прошел, уступая место боевому возбуждению с необыкновенной ясностью мысли.
На востоке занималась робкая полоска блеклой зари хмурого сентябрьского утра.
Вошли на Узловую с рассветом «на цыпочках» и врага застали без штанов в буквальном смысле этого слова. Впрочем, не так уж того врага там было и много — батальон охранения да различные службы ближнего тыла, в которых нестроевых офицеров намного больше, чем солдат, занятых погрузкой-разгрузкой да караулами «через день на ремень».
К тому же разместили их не одним кулаком в казармах, которых в этом городке вовсе никогда не было, а распихали по два-три человека по обывательским квартирам на постой. Их офицеры, соответственно, жили совсем отдельно в домах состоятельных обывателей, в которых комфорта было больше. Все это только добавило неразберихи и паники. Наспех одетые, невыспавшиеся и неопохмеленные царские солдаты хоть и держали по военному времени оружие при себе, но вот запас патронов при них был весьма ограниченный — только то, что в подсумках на поясе. Да и вояки из тыловых солдат оказались так себе. Складская охрана не самый лучший человеческий материал. Все по старому армейскому анекдоту: «Стой, кто идет? Стрелять буду. — Стою. — Стреляю».
К прибытию на станцию пехотного батальона поддержки броневого дивизиона в полноценном воинском эшелоне в пристанционном городке осталось всего несколько очагов сопротивления. Всё — городок наш!
Гранаты и ручные пулеметы проявили себя вне конкуренции. Как и ярость штурмовиков, отбирающих обратно свою землю. А вот гаубицы бронепоезда выстрелили не более десятка раз — все же это наш город и наши жители. Ни к чему лишние разрушения и жертвы.
В первые пятнадцать минут десанта весь район, прилегающий к вокзалу, был в наших руках. И группы штурмовой пехоты уверенно занимали следующие кварталы.
За ними шла волна чистильщиков и трофейщиков. И вязальщиков пленных. Этой боевой специальностью мы озаботились заранее и не прогадали. Под пленных определили крепкий каменный пакгауз на станции. По случаю пустой. Но и он скоро стал тесен.
На самой Узловой станции захватили на северных путях эшелон с 75-миллиметровыми полевыми орудиями заморской системы. Матчасть двух восьмиорудийных батарей, с приличным боезапасом к ним и полной амуницией, включая передки и прочий ЗИП.
[25] Всё, кроме коней и обслуги.
Отдал приказ установить их южнее и севернее станции на особо угрожаемых направлениях контратак царцев вдоль железных дорог. И послать гонцов на ручной дрезине с требованием командованию направить к ним запасные расчеты артиллеристов из резерва. Раз такая оказия. Заранее об этом мы как-то не подумали. Да и не рассчитывали на такую удачу, если совсем уж по-честному. А тут откровенно орденопадом запахло. За одну захваченную пушку всем участвующим крест дают, а тут шестнадцать…
Кстати, станционный телеграф нам достался на вокзале целеньким, в комплекте с дежурными телеграфистами — на мое удивление, совсем гражданскими железнодорожниками, по национальности огемцами, охотно пошедшими с нами на сотрудничество. Но связаться по навороченному аппарату, печатающему телеграммы буквами на узкой бумажной ленте, с нашим командованием оказалось невозможно, еще по прошлому году кабель со столбов шрапнелью посрывало, да так и не удосужились его восстановить за время кратких перемирий.
Связь была только с царской ставкой в Ракóве, портом на севере, и с полевой ставкой командующего непосредственно армией вторжения на левом берегу реки. Чем склонный к розыгрышам Безбах и воспользовался, отстучав генералу Мудыне от моего имени ультиматум: «Моментально сложенное оружие — почетный плен. Сутки промедления — позорный плен. На третьи сутки — смерть. Комиссар Кобчик, станция Узловая». И дата с точным временем захвата нами станции. Старлею показалось тогда, что это смешно.
Но я этого уже не ведал. Оставив Безбаха командовать на станции, я отцепился от основного БеПо и на мотоброневагоне с прицепленными к нему тремя платформами с штурмовиками медленно покатил в сторону моста. Движок, размеренно стуча, тянул почти на пределе, А впереди еще дюжина верст как минимум, так что требуется поспешать.
Утро для боя выдалось прекрасное. В небе легкая дымка, закрывающая солнце. Нет жары. Нет и холода. Комфорт, да и только. По сторонам от «железки» ласкающую взгляд золотую осень трепещет легкий ветерок. В такую погоду по грибы ходить, шашлыки жарить, с девушкой миловаться, а не воевать.
Приближаясь к мосту, занял место в командирской башенке, потеснив командира вагона. Это мой бой! Вахмистр горных батарейцев не возражал — право вождя самому вести их за собой в сражение никем из горцев не оспаривается.
Пока нам везло, катились без единого выстрела, не встречая никакого сопротивления. И вообще какого-либо наличия противника.
Мост чрез Нысю был старый, однопутный, поэтому на подъездах к нему с обоих берегов устроены разъезды. Но и после того как трансконтинентальную магистраль переделали на два пути в обе стороны, тут так все и осталось. Это конечно же задерживало перевозки. Проект второго, параллельного моста был утвержден давно, еще в мирное время, но война спутала все планы…
