– Ну и дура, шо поверила, – уничтожающе фыркнула Вирка. – Или не знаешь, что в «Парижском шике» заказывают шляпки только прошмандовки? Они снимают комнаты в гостинице «Пушкин» и водят туда клиентов, которых ловят где попало. Или шляются по номерам и обслуживают постояльцев. А я – революционерка, я презираю эти буржуазные глупости вроде шелковых шляпок, да еще тех, которые покупают всякие хабалки!
– Только не говори, что хозяйка «Парижского шика» тоже революционерка, – пробормотала я, – и она вам позволила провести здесь собрание.
– Не скажу, – хохотнула Вирка. – Она и знать не знает, шо мы туточки. Нас дворник пустил – он хороший человек, сочувствующий. И его сын с нами. Вон тот, рыжий, видишь? Мы здесь собрались, шоб создать первый в Одессе Союз революционной молодежи. Его организовал Сёма Урицкий. О, вот у кого голова наверху!
В Одессе, я уже успела узнать, это было высшей похвалой для умного человека.
– Но сейчас Сёма в Москве, – продолжала Вирка, – так шо собрание проводит его представитель. Он давно в Одессе, положение хорошо знает. Да ты только напряги голову: революционный Союз молодежи! Неужели это тебе не интересно?
«Совсем не интересно!» – хотела воскликнуть я, презрительным взглядом окидывая собравшихся, которые сгрудились вокруг какого-то высокого человека и наперебой что-то ему говорили. Он стоял в круге света, ярко освещенный лампой, и у меня сердце зашлось, когда я посмотрела на него повнимательней.
Это был Инсаров! Ни с кем другим я не могла его спутать! Его волосы, его глаза, его чуть горбатый нос, ямочка на подбородке…
– Ну шо, остаешься, нет? – сердито спросила Вирка.
В эту минуту Инсаров повернул голову и взглянул на нас. Прищурился, силясь рассмотреть получше, спросил:
– Девушки, вы что там у стенки топчетесь? Проходите сюда, садитесь ближе. Начинаем собрание!
Ну разве могла я теперь уйти?! Столько мечтать о встрече с Инсаровым – и наконец-то увидеть его!
Я все таращилась на него, не в силах тронуться с места. Вирка потащила меня за руку на первый ряд скамеек, но я вырвалась и села чуть поодаль. Вирка сердито фыркнула, но осталась со мной: наверное, думала, что я могу сбежать.
Сбежать! Да я ни за какие коврижки не ушла бы теперь! Сидела, сжавшись в напряженный комок, и смотрела, смотрела на Инсарова…
Может быть, дело было в свете ламп, который бросал неровные тени, но мне показалось, что он выглядит усталым и немного постарел. Но по-прежнему он казался мне самым красивым и волнующим мужчиной, которого я только видела в жизни. Мне и хотелось, чтобы он меня заметил, и в то же время я боялась этого. А вдруг он меня узнает? А вдруг он меня не узнает?! Я сама не знала, чего хочу.
Я почти не слышала, о чем идет речь, о чем говорят собравшиеся. Вдруг Вирка ткнула меня в бок:
– Ты шо, спишь? Нашла место! Приготовься! Надо назвать свою политическую платформу.
– Что-что? – испугалась я. – Это что такое?!
– Темнота… – простонала Вирка. – Надо сказать, какие твои партийные предпочтения. Ну, значит, в чьей партии ты состоишь! Большевиков, меньшевиков, эсеров, анархистов…
В памяти моей всплыла давняя сцена: я спрашиваю у Фролки, как фамилия того человека, которого они с Кирюхой называли дядей Сережей, и он отвечает: «Васильев. Он эсер».
– В партии эсеров! – выпалила я. – Моя политическая платформа – эсеры.
– Ну что ж, неплохо! – одобрительно взглянула на меня Вирка. – Даже если ты знаешь только это слово, уже неплохо! А моя политическая платформа – анархизм!
В этот момент как раз все разом умолкли, поэтому голос Вирки прозвучал неожиданно громко.
– Ого! – сказал Инсаров, близоруко щурясь и вглядываясь в нас. – Ну что же, выбор сейчас большой: в вашем городе действуют «Одесская федерация анархистов», «Вольный рабочий союз анархистов-синдикалистов», «Группа анархистов-индивидуалистов», «Южнорусская группа независимых анархистов», «Союз моряков-анархистов», «Группа анархистов завода „Анатра“», «Группа анархистов завода Попова», «Союз кожевенников-анархистов», «Союз по распространению анархической литературы», «Боевая дружина анархистов»… Так какой вид анархизма тебе ближе: анархо-коммунизм, анархо-синдикализм или анархо-индивидуализм?
– Вей из мир!
[10] – простонала Вирка. – А среди здесь
[11] есть хоть кто-то еще, кто знает все эти слова, или ты самодин такой сильно умный?
Все так и грохнули хохотом. Инсаров тоже засмеялся.
– То дерьмо, и это дерьмо, и всё оно дерьмо, – подвел итог широкоплечий и рукастый человек, похожий на портового грузчика. – Курите «Сальве»!
Все опять буйно расхохотались. Улицы Одессы пестрели рекламными плакатами «Сальве» – знаменитых папирос с антиникотиновым мундштуком
[12]. Рекламный текст гласил: «Слава уходит, как дым, деньги уходят, как дым, и ничто не вечно, кроме дыма папирос „Сальве“! Курите „Сальве“!»
– Придется тебе подковаться, Вирка, – подождав, пока наступила тишина, сказал Инсаров. – Хромаешь ты в политической терминологии. Надо с тобой отдельную работу провести.
– Надо! – воскликнула она с готовностью. – Давай проводи!
– Почему только с Виркой? – загалдели остальные. – Нужно всех подковать! Мы все хромаем!
– Хорошо, я для всех сделаю доклад о партийных течениях, – согласился Инсаров.
Я поняла, что следующий вопрос будет обращен ко мне, и забилась за спину Вирки.
– А эта девушка на какой политической платформе стоит? – спросил Инсаров. – Почему это она спряталась?
Вирка вытащила меня из-за своей спины. Я выпрямилась.
«Всё! Он меня сейчас узнает!»
Однако Инсаров смотрел на меня с таким же дружелюбным выражением, как на остальных:
– Ну что же ты молчишь?
У меня пересохли губы, ни слова я вымолвить не могла!
– Она эсерка, – наконец ответила за меня Вирка.
– Толково! – обрадовался Инсаров. – Значит, мы товарищи по партии? А как тебя зовут?
Я так и обмерла от этого вопроса.
– Нет, товарищ! – вдруг вскрикнул худенький рыжий парнишка с огромным носом, сидевший рядом с Инсаровым. – Мы ж сговорились, шо не будем называть друг друга настоящими именами – только псевдонимами! Ты же сам это предложил – и сам же порядок нарушаешь.
– Прошу прощения, – примирительно сказал Инсаров. – Конечно. Но вы же еще не взяли псевдонимы! Прошу начинать.
