– Какой ужас… – пробормотала я. – Но вы уверены? Вы точно это знаете?
– Я – один из тех немногих, кто вообще осведомлен и о приезде в Ялту племянника кайзера, и об отказе всех Романовых ставить свои подписи под Брест-Литовским договором, и об офицерском заговоре, – не без гордости сообщил Додонов. – Дело в том, что я недавно получил записку от Феликса…
– Какого? – глупо спросила я и тут же догадалась: – Юсупова?! Вы с ним дружны?!
– Скажем так: мы знакомы довольно хорошо, – уточнил Додонов. – Но мой крестник служил в русской охране Дюльбера. И однажды он не заметил, – Додонов выделил эти слова голосом, – что князь Юсупов тайком вышел из одной боковой калитки: как раз той, которую охранял мой крестник. Выходил князь, конечно, инкогнито, одетый как обычный мещанин… о, ему приходилось очень старательно скрывать свою горделивую осанку и присущую ему надменность! С князем мы знакомы еще по довоенным временам, он знал, что я с этим солдатом в добрых отношениях, и однажды передал мне через него записку. Он хотел встретиться с инокиней Варварой, которая живет в Ялте. Видите ли, ее почитают святой и пророчицей. Она наполовину парализована, живет в монастыре. Инокиня Варвара девять лет лежала в келье, закрытой наглухо, ибо ни малейшего сквозняка не переносила. Келья не проветривалась вообще, но всякий, кто входил, чувствовал, что там дивно пахнет цветами. Можете не верить, но я отвечаю за каждое свое слово, ибо ее сестра – моя бабушка по матери. Мать у меня была наполовину русская, – пояснил Додонов. – После ее смерти нас с отцом к ней иногда пускали. После того как не стало отца, я навещал ее один. И она позволила мне привести князя Юсупова.
– Но зачем ему понадобилось ее повидать? – взволнованно спросила я. – Он хотел заглянуть в будущее?
– Не совсем так, – качнул головой Додонов. – Феликс потрясен бедствиями, обрушившимися на Россию. Он спрашивал себя, уж не убийство ль Распутина вызвало их. Ведь так думали многие, да и сам Распутин пророчествовал, что Россия жива, пока жив он. Эти мысли мучили князя, доводили до исступления. Ему нужен был ответ не простого человека, а существа безусловно высшего, можно сказать, неземного. И я отвел его к инокине.
– Что же, что же она сказала? Вы были при этой встрече?
– Нет, я стоял за дверью. Но прежде чем закрыть ее, кое-что увидел и услышал. Едва Феликс вошел, инокиня Варвара протянула к нему дрожащие руки и сказала: «А вот и ты! Я ждала тебя. Мне приснилось, что ты – спаситель отечества». Я поспешно прикрыл дверь, потрясенный, чувствуя, что там творится нечто такое, о чем знать простому смертному может быть запретно.
– Так вам и не стало известно, что инокиня предрекла князю? – горестно вздохнула я, и Додонов улыбнулся:
– Князь мне потом рассказал о том, что происходило меж ними, – рассказал как бы в благодарность за то, что я ему помог. Вот что он мне поведал, я запомнил каждое слово: «Я подошел под благословение, но инокиня схватила мою руку и поцеловала. Я был смущен и взволнован. Она смотрела на меня сияющим взглядом. Проговорили мы долго. Я признался ей, что мучаюсь, не убийство ль Распутина причиной всем нынешним трагедиям. „Не мучься, – сказала она. – Господь хранит тебя. Распутин – орудие дьявола, ты убил его, как святой Георгий дракона. Да и „старец“ отныне хранитель твой. Убив его, ты уберег его самого от будущих его страшнейших грехов. А Россия должна искупить вину испытаниями. Много времени пройдет, пока будет прощена. Романовы немногие уцелеют. А ты переживешь их
[44] и обновлению России поможешь“».
– Какие прекрасные слова… – пробормотала я благоговейно, и тут меня поразила одна мысль: – Скажите, Андроник Агафонович, но, если вы помогли выйти из Дюльбера князю Юсупову, значит, тем же путем могут уйти и другие узники?!
Он тяжело вздохнул:
– Я страшно жалею, что офицеры, которые замышляли похищение Романовых, не обратились ко мне. Разумеется, это им и в голову не пришло: откуда они могли знать, что у меня есть человек в охране Дюльбера! Возможно, их замысел и удался бы… Но после того, как они пытались предпринять свою опасную попытку, вся охрана Дюльбера была заменена. Теперь караул несут только немцы, так что у меня больше нет своего человека около Дюльбера. Мой крестник только успел передать мне записку от князя Юсупова с благодарностью за то, что я помог ему посетить инокиню Варвару. Там же было сказано о провале офицерского заговора, о котором жителям Дюльбера сообщил германский комендант. Феликс просил по возможности помочь этим благородным людям. Но я ничего не могу для них сделать, к несчастью.
Наш разговор закончился, мы подошли к бестарке, и Додонов отвез меня домой. Прощаясь, он еще раз попросил прощения, и я искренне простила его. Он также просил разрешения по-прежнему оставаться моим другом и видеться со мной, я позволила и это, однако вскоре произошли события, которые на некоторое время сделали меня затворницей в нашем доме и прекратили наши с Додоновым встречи.
Прежде всего, разнеслась весть о том, что в Екатеринбурге убиты император Николай Александрович и вся его семья.
* * *
Еще при Керенском в сотнях всевозможных депутаций и резолюций, предъявлявшихся Временному правительству от имени, так сказать, восставшего русского народа, звучали требования смертной казни Николая Второго и как минимум отправки его семьи из Александровского дворца в Петропавловскую крепость или Кронштадт.
В конце концов император и его семья были вывезены из Царского Села сначала в Тобольск, потом в Екатеринбург, свершилась Октябрьская революция, Временное правительство было низложено, установилась Советская власть – и проблема – что же с царской семьей делать?! – перешла по наследству к большевикам. Звучали предложения использовать Николая и его близких для воздействия на политическую ситуацию, чтобы переломить ее в пользу Советской России, однако свергнутый царь отказался подписывать какие бы то ни было прошения и соглашения, поставив себя, таким образом, в позу откровенного противника новой России. Упреки в этом не единожды звучали на заседаниях Совнаркома, а из них логически следовало и требование самой суровой кары неуступчивому узнику, а заодно и его детям, которые, сложись обстоятельства неблагоприятно, могли бы стать настоящими лидерами для контрреволюции. Большевики прекрасно понимали, что внезапно возникший царь оказался бы тем знаменем, под которым русские люди могли бы стереть с лица земли не только красных, но и тех белых, которые выступают против монархии. Троцкий отлично помнил свои собственные слова, брошенные им в запальчивости во время одного из споров о судьбе свергнутого монарха: «Если бы русские выставили любого царя, пусть крестьянского, мы не продержались бы и трех недель!»
Ну, с крестьянским царем еще можно было бы сражаться. А вот с подлинным… Подлинного разумнее было бы уничтожить! И все же Ленин тянул с решением, несмотря на то что недавно в Москву к Свердлову приезжал военный комиссар Екатеринбурга Голощёкин с требованием санкции на расстрел Романовых. Однако этой санкции получить не удалось. Ленин высказывался за этапирование царской семьи в Москву, где намеревался провести открытый суд над Николаем II и его женой Александрой Федоровной, предательство которой в годы Первой мировой войны: поддержка Распутина и, как считалось, шпионаж в пользу Германии, дорого обошлось России.
