* * *
Снаряд, пущенный из базуки, врезался в стальной щит укрепления блокпоста, изъеденный оспинами многочисленных попаданий, и тут же разлетелся в клочья коптящего огня. На бетонке дымили черные остовы подбитой техники. Полоски трассеров чертили сизое небо. «Будут реветь девки и бабы где-нибудь в Рязани да Иванове», – подумал Казарин и затянулся чинариком, скуренным почти до фильтра, – это была его последняя «Ява». Не «крайняя» как обычно говорили в Афгане, ибо на войне люди становятся очень суеверными, а именно последняя. Магазин, который он вслед за этим приладил к своему «калашу», тоже был последним. Грязным скрюченным пальцем старлей выковырял из-за кирзового голенища огрызок химического карандаша и, почасту слюнявя грифель, старательно вывел на листочке в клеточку, вырванном из записной книжки:
«Секретно! Тот, кто это найдет, – передай командованию ограниченного контингента советских войск в Афганистане, а если не можешь – уничтожь! Район Шинданды, каньон Хана – 110 моджахедов. Пишу открытым текстом – мы в окружении, больше держаться нет сил, духи всё наседают. Зам. ком. роты ст. л. Казарин. 23.02.1981 г. 16.22».
Он плотно свернул получившееся послание и засунул его в пенал «калаша», расположенный в прикладе. Но тут духи, исполняя обычаи адата, снова ринулись в атаку на шурави, и все потонуло в ослепительном шквале огня…
Артем проснулся лежа головой на раскрытой медицинской книжке. Над ним нервно мигала пыльная казенная лампочка – того гляди перегорит совсем. Тень от потолочного крюка, на котором повесилась неведомая красавица Аня, аритмично дрожала на серой чешуйчатой поверхности облупившейся стены. Башка гудела, будто с похмелья. За окном стояла кромешная тьма. Дверь в кабинет с пришпиленным к ней пожелтевшим от старости плакатом «Не пей метиловый спирт!», на котором был изображен слепой в черных очках и с тросточкой, по-прежнему была распахнута настежь. Где-то далеко монотонно шипел забытый кем-то в одном из кабинетов радиоприемник.
Вдруг Казарин удивился: мимо двери проскользнула девушка с длинными белокурыми локонами. Ее неестественно правильные черты лица, гордый поворот головы и прекрасная фигура, увиденные даже мельком, поразили Артема.
«Вот кому-то повезло такую допрашивать», – подумал Казарин, облизнув сухие губы. И вдруг его до костей продрал озноб: ведь некому допрашивать-то, давно уж ночь на дворе! Дверь на этаж железная, Козлюк ее на ключ закрыл, на два поворота! На всем этаже, а может, и во всем здании, не считая вахтера внизу, – больше никого, кроме Артема!
Казарин вскочил как ужаленный. При этом взгляд его случайно упал на страницу медицинской книжонки, и он с медленно просыпающимся в душе ужасом прочитал:
«Спектрофилия – сексуальное влечение к привидениям…» Замызганная брошюрка была открыта на букве «С», хотя Артем точно помнил, что он уже пролистнул эту страницу и закончил чтение на букве «Ф»…
Лампочка над головой взорвалась с оглушительным хлопком. Ее осколок угодил Казарину в щеку. Свет погас. Артем завыл от боли и смертной тоски. Затем он вспомнил, чему учила бабка Матрена: «Ежели привидится чего, или упокойник ночью придет – надобно гнать его матерной бранью», – и заматерился срывающимся голосом. Потом кинулся в коридор и больно врезался впотьмах лбом в косяк.
Коридор был темен и пуст. Даже радиоприемник заткнулся. Лишь из туалета доносился звук стекавшей жидкости, как будто кто-то только что слил воду из бачка и он теперь наполняется по новой. Но сливать воду было некому. Казарину вновь вспомнилась бабка Матрена, которая утверждала, что явление мертвяка миру живых всегда сопровождается звуком текущей жидкости: «С водой, с водой упокойничек приходит».
Шарахнувшись от туалета, из которого несло, как из свежевскрытой могилы, Артем бросился к двери на лестницу и, забыв, что она заперта, принялся долбиться в нее с громкими криками. Двери было все равно. Вспомнив наконец, что без ключа ему не прорваться через несколько миллиметров листового металла и три сантиметра дерева, Казарин затравленно огляделся. Вернуться в темный кабинет и разыскивать ключи, которые лежали где-то в ящике стола, было выше его сил. Артем в изнеможении сполз спиной по гладкокрашеной поверхности двери, преграждавшей ему путь на свободу, обхватил голову руками и тоскливо завыл. Ноздри его щекотал еле ощутимый трупный запах.
Глава 16
Стая
Главный герой ненадолго разуверяется в существовании потусторонних сил, подвергается нападению со стороны существ, от которых он этого совсем не ждёт, и узнаёт, каким необычным образом можно использовать бюстгальтер фабрики «Большевичка», если подойти к делу с каплей фантазии.
Внезапно Казарин уловил в конце длиннющего коридора какое-то легкое движение. Он поднял голову и присмотрелся. Вроде бы дверь в один из кабинетов чуть приоткрылась, и оттуда даже протянулась по линолеуму пола полоска света.
Артем с трудом поднялся на ноги и, ни о чем больше не думая, слепо попер на свет. Все равно идти было больше некуда. Он шатался от пережитого в кабинете ужаса, ноги подкашивались на ходу. Старый растрескавшийся линолеум прилипал к подошвам ботинок и отклеивался от них при каждом шаге с громким противным чпоком. В зарешеченные окна молча таращилась на Казарина сальная морда полной лунищи.
Немного не доковыляв до приоткрытой двери, Артем услышал приглушенные звуки. Вроде как стонала женщина. Он не выдержал и сорвался на бег. Подскочив к двери, с силой рванул ее на себя… и дверная ручка осталась у него в руке. Видать, держалась она на честном слове завхоза Петровича, который не прочь был пропить все, что плохо лежит, стоит, висит и даже ввинчено, включая шурупы, на которых обычно держатся рукоятки дверей в нормальных домах. Здание облпрокуратуры в разряд нормальных домов явно не входило. Еще и потому, что интерьер помещения, куда заглянул Казарин, напоминал не столько кабинет следователя, сколько внутренность публичного дома. Если зеленая лампа с гербом СССР и толстенные папки бумаг на столе еще хоть как-то роднили этот шалман с казенным учреждением, то два тела, которые сплелись в любовном экстазе прямо на этих самых бумагах, уж никак не вписывались в общий деловой интерьер. Равно как и пустые бутылки зеленого цвета с водочными этикетками, катавшиеся по полу. Сладко сопевшая среди них, свернувшись калачиком, тушка следователя Горелова по кличке Перегарыч заставляла вспомнить, что Артем все же находится в прокуратуре, а не в доме свиданий – но лишь отчасти. Во сне Перегарыч нежно, как возлюбленную, обнимал початую бутылку вина «Алиготе», которое в народе называли «кисляк».
Лысый мужик в спущенных штанах, подпрыгивавший на обнаженном женском теле, повернул лицо к Казарину – и оказался не кем иным, как следователем Козлюком. Только непохожим на самого себя – красным, распаренным как рак. Непохожий на себя Козлюк выпучил рыбьи зенки и выдохнул невпопад, вместе с алкогольными парами:
– Темыч! А чего это у тебя с лицом?
Спящий Перегарыч что-то пробормотал себе под нос про надзорное производство и обломившуюся премию, а затем перевернулся на другой бок. Бутылки на полу жалобно зазвенели.
