Только тут Артем разглядел подошедшее нечто получше – благо фонарь с пешеходной дорожки, каким-то чудом не разбитый местным хулиганьем, все же давал немного света. В его тусклых лучах стояло существо, в высшей степени странное – этакий потасканный бородатый гермафродит, к тому же с явственно ощутимым даже с нескольких шагов алкогольным выхлопом – но при этом, безусловно, человеческое.
– Иди отсюда! – прошипел Казарин, выразительно замахав на личность рукой. – Откуда я знаю, какой СПИД в тебе спит! Не отсвечивай тут! Совсем обнаглели, пидоры!
Вместо ответа существо откинуло свой невзрачный серенький плащик, и под ним обнаружились кружевные чулки на подтяжках, какие Артем и видел-то всего пару раз, да и то – на шлюхах во время обысков и совместных с ментами облав. Только тут он заметил, что затерявшиеся в косматой бороде губы странной личности кокетливо подкрашены помадой ярко-морковного цвета.
– Да пошел ты на х…! – злобно прошипел Казарин.
– Давно бы так, дурашка, я с большим удовольствием! – отозвалась личность и, сделав звериный бросок в сторону Артема, ловко попыталась схватить его за промежность. Но была отброшена смачной оплеухой.
– Извини, чувак, но ты сам напросился, – буркнул Казарин скулящему, сидя на корточках, гомосеку.
Тот прекратил выть, поднял голову и воодушевленно ответствовал:
– Конечно, сладенький, я тебя прощу. Но если ты меня поцелуешь…
Артем плюнул в сердцах и полез из кустов обратно на асфальтовую дорожку, украшенную по бокам бюстами: он уже понял, что охота непоправимо изгажена. Вот и майорова рация не пригодилась… Вылез – и обомлел: грудь ткачихи Курочкиной выделялась в темноте ярко-белым пятном!
В два прыжка Казарин очутился возле монумента и схватился за белое. Но вместо ткани почувствовал под рукой что-то липкое. Отнял ладонь – она слабо белела в темноте. Краска! Твою мать, не успел! Во всем чертов пидор виноват, не вовремя же его на Артема вынесло! Всего каких-то пару минут прохлопал! То ли у извращенца закончились бюстгальтеры, то ли он решил раз и навсегда закрыть тему сисек ткачихи-ударницы – хрен его разберет. Но ведь он должен быть еще где-то здесь!
Казарин, как сумасшедший, заметался по запущенному парку. Но хренов маляр будто растаял в воздухе! Даже бородатый гомосек в ажурных чулочках куда-то запропастился. Артем лишь ободрал свою старенькую болонью об торчавшие там и сям ветки, так, что из нее в нескольких местах вылезли клочья ваты.
Вдруг Казарин насторожился. Где-то близко подъехала машина: он даже видел мутный свет ее фар сквозь частый, хоть и почти голый кустарник. Присмотревшись как следует, Артем понял, что тачка затормозила в непосредственной близости от злополучного бюста ткачихи. Похоже, шоу еще не закончилось, как в вольном переводе пел его любимый, хоть и не одобряемый советской властью Фредди Меркьюри.
Тот, кто вылез из плохо различимой сквозь паутину веток тачки, поначалу долго и витиевато матерился сиплым голосом – вроде как пытался распутать что-то, но у него ни хрена не получалось. Затем темная коренастая фигура долго возилась возле ткачихиного бюста, видимо, демонтируя болты, которыми скульптура крепилась к каменному основанию. Наконец Казарин увидел, что коренастый размотал трос и обхватил им ткачиху аккурат под ее выдающиеся прелести.
Тут Артем не выдержал и припустил к негодяю, выхватывая на ходу табельный «макар»:
– Лежать, сука, рылом в землю!
Коренастый сполз вниз по бюсту раскисшей амебой.
– Ты кто?! Ты что?.. – захлебнулся Казарин, коршуном налетев на мужичка, оказавшегося вблизи щуплым и вроде совсем не опасным.
В ответ он услышал мягкий украинский говорок:
– Ты шо, ридний, це волость прыказав, я ж ни ухом ни рылом… Ни ухом ни рылом…
Только тут Артем разглядел, что перед ним обычный работяга в грязном, промасленном жилете, который, вероятно, когда-то очень давно был оранжевым. Рядом на дорожке притулился облезлый шестиколесный кран непонятной модели, каковые в изобилии состояли на балансе коммунального хозяйства Светлопутинска.
Казарин выпустил ворот тужурки хохла, промасленный даже на ощупь, и смачно матюгнулся. Суки! Вне себя от гнева он бросился вдоль аллеи, свернул вбок, чтобы срезать путь, и нос к ному столкнулся с дьяволом. Дьявол был со страшными когтями на ногах, пентаграммой на пузе и коротенькими рожками, выглядывавшими из буйной растительности на голове и похожими на головки пенисов. Он издевательски ухмылялся, указывая на Артема обломанным перстом.
Глава 19
Комплот дегенератов
Читатель узнаёт, кто положил конец «сисечной» эпопее, чем дьявол лучше Иуды Искариота, а также, быть может, обнаруживает в себе признаки дегенерации подобно тому, как отыскал их в своей персоне, и не только в ней, главный герой.
Наутро взбешенный Казарин ворвался в горисполком с криком: «Вы мне всю оперативную разработку сорвали, суки!» Тетка с адским перманентом, жестким даже на вид, как пластмасса, сначала перепугалась до чертиков. Но потом, поняв, в чем дело, лишь развела руками: бюст, мол, решено демонтировать по просьбе самой ткачихи Курочкиной.
Оказалось, что опозоренная действиями неизвестного извращенца Героиня труда, над которой уже хохотал весь город, пришла в обком и слезно взмолилась, чтобы ее любым способом избавили от всеобщих насмешек. Первый секретарь обкома бедой ткачихи Курочкиной проникся: то ли потому, что носил фамилию Петухов, то ли – просто понял, что вся эта история с ткачихиными сиськами зашла слишком далеко. И отдал приказ демонтировать злосчастный бюст с формулировкой «для проведения косметического ремонта». Что там собирались ремонтировать – обвисшую грудь подтягивать, что ли, – это, в сущности, никого уже не волновало. Позорная сисечная эпопея подошла к концу – и слава КПСС!
– Лучше бы вы дьявола снесли, уроды! – бушевал Казарин.
Памятник падшему ангелу являлся одной из главных достопримечательностей Светлопутинска. Его установила победившая власть в 1923 году, на волне антирелигиозной кампании, каковому событию популярный в те времена журнал «Безбожник» даже посвятил обложку.
Вообще-то, местный совдеп довольно долго колебался, кому именно ставить памятник. Сначала хотели Иуде – и формально эта кандидатура подходила как нельзя лучше: все-таки это он предал Христа в руки римских властей, значит, как ни крути, является идеологически близким большевикам человеком. Но в итоге его признали не вполне разделяющим идеи большевизма, поскольку он жил еще до нашей эры и в силу чисто технических причин не мог читать Маркса. Кандидатура Юлиана Отступника была отвергнута сразу – в комиссии по установке памятника нашелся очкастый умник, который вспомнил, что этого ненавистника христианства воспел кумир декадентов и идеологически вредный писатель Мережковский
[19], который к тому же эмигрировал за границу и всячески злопыхает оттуда в адрес советской власти.
