Но Менесу было безразлично, какие твари прячутся в кромешной тьме гулких подземелий. Ему вообще отныне было глубоко наплевать на все, включая собственную жизнь, которая висела на тоненьком волоске, зажатом в сильных пальцах бальзамировщика Сераписа.
При одной мысли об учителе Менес содрогнулся. Он не мог ни забыть, ни простить того, что видели его глаза.
Грубый толчок в спину отвлек юношу от горестных размышлений и заставил, хоть и на короткое время, сосредоточиться на событиях текущей минуты. Прислужники храма Инпу, несмотря на густую вязкую темноту, царившую в тоннелях, тащили его вперед, ничуть не снижая темпа. Привыкшие к сумраку храмовых помещений, они видели в темноте как кошки. Позади Менес слышал пыхтение поспешавшего следом Сераписа.
Он бы, конечно, мог кинуться в ноги могущественному жрецу, попытаться вымолить у того дыхание для своего носа, но… Нет, уж лучше умереть мучительной смертью, чем лобызать сандалии Сераписа! Воспоминания последних дней вновь окатили юношу холодным зимним ливнем, и он зябко повел смуглыми плечами. Перед его внутренним взором вновь, в стотысячный раз, возникли подробности вчерашней ночи. Пляшущий блик от единственного факела блестит на лысой, похожей на головку фаллоса голове Сераписа. Голова вместе с обнаженным телом мерно и ритмично поднимается и опускается в такт движению пламени на…
Новый тычок промеж лопаток заставил Менеса ускорить шаг. Тугие веревки на запястьях еще глубже врезались в его измученную, истерзанную побоями и голодом плоть. Разбитая голова кружилась. Менеса затошнило. Но маленькая группа по-прежнему споро продвигалась по длинному, постепенно сужавшемуся коридору, стены которого были испещрены непонятными знаками. Сообразуясь с их значением, конвоиры ловко сворачивали в боковые ответвления тоннеля, спускаясь все ниже и ниже.
Странный звук, не похожий ни на что, слышанное Менесом прежде, донесся откуда-то из самых недр царства Геба
[48] – повелителя земной тверди. Просачиваясь сквозь щели в сырых плитах пола, он сплющивался в тонкие лезвия, которые полосовали барабанные перепонки почти на уровне еще не ведомого людям ультразвука. Затем визг перешел в жуткое утробное урчание, от которого у Менеса разом скрутило все внутренности, будто их сжала чья-то холодная липкая пятерня. И, наконец, гремящий рев, который не могло издать ни одно известное Менесу живое существо, потряс заросшие серой плесенью своды, разбудив в темных подземельях гулкое эхо, а в еще более темных закоулках генетической памяти – первобытный, превращающий человека в каменную статую УЖАС.
– Великий Древний Ужас Инпу! – взвыли дурными голосами прислужники Сераписа и рухнули навзничь, разбивая колени и локти о гранитные плиты. Никакие пинки и угрозы главного бальзамировщика, который первым оправился от столбняка, не смогли оторвать их от пола.
Поняв, что от служителей храма ничего путного не добьешься, бальзамировщик оставил в покое дюжих мужчин, продолжавших скулить, словно трусливые бабы, пресмыкаясь возле его сандалий. Он подхватил связанного Менеса и потащил в темноту, словно паук – опутанного липкой сетью мотылька.
Коридор сузился настолько, что юноша касался обнаженным плечом сырых холодных плит. Цепкие сильные пальцы профессионального бальзамировщика не давали ему ни малейшего шанса вырваться. Да и куда было бежать в этом темном лабиринте? Внезапно Менес почувствовал, что железная хватка на его плече ослабла и он стремительно скользит куда-то вниз. За его спиной со скрежетом опустилась тяжелая плита, отрезав обратный путь.
Юноша очутился в огромном, скудно освещенном подземном зале, стены которого были облицованы каким-то серебристым металлом. Если бы Менес немного разбирался в металлургии, он бы очень удивился, потому что доисторический лабиринт был отделан неизвестным людям металлом, который много позже назовут алюминием
[49].
Откуда-то сверху послышался издевательский хохот Сераписа. Менес задрал голову и увидел бальзамировщика. Тот раскорячился в небольшой нише, до которой юноше было никак не дотянуться, и Менесу оставалось лишь любоваться гениталиями Сераписа, издевательски болтавшимися под жреческим передником. Юношу вновь захлестнула мутная волна воспоминаний…
* * *
Сквозь конвульсивно дергающееся пламя жаровен, которые были установлены под навесом, укрывавшим стол для бальзамирования, все происходящее казалось призрачным и недостоверным. Настолько, что разум отказывался воспринимать реальность того, что видели глаза.
Как во сне Менес следил сквозь огонь за мерными возвратно-поступательными движениями блестящего от пота Сераписова тела. Прокравшись за жрецом, как мышь, он не сразу рассмотрел, что делает учитель. А когда понял – с громким криком бросился на старика, содрогавшегося на обнаженном девичьем теле.
Менес познал ненависть.
Обутая в сандалию нога юноши запнулась за одну из жаровен, и Серапис взвыл, когда раскаленный уголек шлепнулся ему на голую ягодицу. Но бальзамировщик на удивление проворно успел отскочить в сторону и завопил что есть мочи:
– Стража-а-а!
Послышался нарастающий топот. По храмовому двору стремительно неслись несколько крепких подмастерьев. Менес силился сказать что-то прибежавшим, но губы не повиновались ему. Затем его сбили с ног, и стало не до разговоров, ибо окружающий мир подернулся зыбкой кровавой пленкой боли.
– Этот выкидыш лишайной гиены отважился посягнуть на тело покойной, – услышал Менес картавый голос Сераписа. – Я застал его за этим наигнуснейшим занятием, да покарают его великие Боги!
Последнее, что увидел Менес сквозь кровавую поволоку, – это распростертое на столе, прекрасное даже в смерти тело юной Афири. Затем он почувствовал сокрушительный удар по голове, и наступила темнота…
* * *
…Серапис потер ягодицу в том месте, где у него саднил свежий ожог, и, все так же издевательски хихикая, вдавил в стену какую-то одному ему видимую плитку. Помедлив немного, огромный кусок стены справа от Менеса с глухим скрежетом погрузился в пол. И почти тут же из образовавшегося отверстия выкатился исполинский каменный шар диаметром выше Менесова роста. Он был так искусно обработан и имел столь совершенную форму, что юноша не поверил своим глазам. От удивления Менес замешкался и не сразу понял, что каменный шар катится прямо на него, а когда понял – было уже поздно: он оказался прижатым к стене. Отскочить было некуда, и Менес припустил бегом вдоль облицованной серебристым металлом кладки.
Серапис наверху не дремал: он вновь поколдовал над испещренными таинственными знаками плитками, и Менес едва успел затормозить перед разверзшимся под его ногами люком. Из темного прямоугольника его обдало явственным запахом мертвечины и вроде бы душком какого-то зверя – Менесу некогда было разбираться. Он кубарем откатился в направлении центра зала за миг до того, как его расплющит каменный шар. А тот остановился над люком, но тут, по мановению руки Сераписа, плита снова встала на место, подтолкнув каменную сферу, и та резко изменила направление, снова тяжко двинувшись в сторону юноши.
