– Артем! Артем! Чё с тобой? Очнись! Ну очнись же ты, Артемка, открой же глаза же наконец-то же!
Звуки прилетали будто из ниоткуда, а сам Артем, казалось, тоже бултыхнулся в никуда без акваланга и малейшей надежды на спасение. Колоссальным усилием воли он вынырнул из липких, тяжелых вод кошмара на зыбкую поверхность реальности и отчаянно забарахтался на ней, топорща тонкую бензиновую пленку, отделявшую быль от небыли. Тоскливую жуть настоящего от еще более невыносимой жути оживших кошмаров.
– Ну, слава Богу, залупал глазищами, бедный ты мой! Вставай! Вот та-а-ак, легонечко, молодец!
Казарин, против воли, расплылся в дурацкой улыбке: настолько рад он был видеть Настю. Только вдруг царапнула в глубине души тупым коготком тоскливая мысль: а что, если это снова глюк? Но Артем старательно отогнал от себя эту говномысль, упихал ее на самое донышко потайного кармана своей поношенной, словно старое, побитое молью пальто, души. Но на поверхность сразу же всплыла другая мысль – словно утопленница из черного омута:
«Мама…
Ведь я же всегда был позором семьи, правда, мама? Один родитель – это же семья, и это совсем не позорно…
Ты же на меня всю жизнь положила, мама, от всего отказалась. Правда, у тебя ничего не было, от чего отказываться, но это не важно…
Ведь мой отец был очень плохим человеком, а я – весь в него, его гены. Только его, мама, ты совсем ни при чем…
Ведь ты же зря не отдала меня в Дом малютки, когда отца посадили, мама. Только почему-то ты всегда сразу замолкала, когда я сам просил сдать меня в детдом…
Ты не пускала меня домой с утра до позднего вечера, чтобы я «осознал свое поведение». Бесконечные истерики, шантаж обмороками и предынфарктным состоянием («Ах, где мой валокордин? Как сердце колет! Ты же придешь на мои похороны, сынок, не забудешь свою мамочку?..»), изнурительная пытка игнором (это наилюбимейшее). И беспросветная нищета. Зато от алиментов ты сразу отказалась – ты же гордая, мама. Спасибо тебе за самое вкусное в мире лакомство – ириску «Кис-кис» раз в месяц, с твоей мизерной зарплаты. И ведь, честное слово, я никогда в жизни больше не ел ничего вкуснее!
Комплексы, неуверенность в себе и самооценка ниже плинтуса – спасибо, мама. Хоть раз немного похвалить, подбодрить меня? Нет, ни за что, скорее небеса обрушатся вниз и раздавят этот дерьмовый мир. Я всегда был для тебя хуже всех, мама. Хотя из кожи вон лез, чтоб ты хоть раз мне улыбнулась. Но все напрасно – соседские Васи и Миши были лучше, они с пеленок на кооператив себе заработали, а мне от тебя только квартира была нужна, я всегда лишь ждал твоей смерти, скотина неблагодарная! И когда ты наконец умерла – в одиночестве, в сорок пять лет, от остановки сердца, брошенная всеми своими молодыми любовниками, – это же я, меркантильная сволочь, занимался твоими похоронами. Чтобы теперь, спустя столько лет, ты явилась мне в страшном облике подземного монстра…»
– Чего было-то? – спросил Казарин у Насти, мучительно потирая лоб, и попытался встать – не слишком успешно.
– У тебя чё-то в башке переклинило, и ты стал совсем ненормальный! – звонко ответила Настя.
Артем слегка обиделся на слово «совсем» – как будто раньше он тоже был «ненормальный», но не совсем, а тут вдруг свихнулся окончательно. Хотя, если разобраться, так оно и было. Настя между тем продолжала, не замечая его реакции:
– Ты сначала залип и вроде как отключился. А потом стал как дурак! Начал орать, с кем-то разговаривать, и вот…
Настя подцепила наманикюренным пальчиком бренные останки вдребезги разбитой рации, из которых вываливалась электронная начинка, похожая на требуху.
Артем тяжело вздохнул и вновь начал подниматься на ноги, но что-то потянуло его книзу. Ну конечно! Правый карман провисал под тяжестью мраморной чушки! А вот уравновешивавшая ее тяжеленная ментовская рация перестала существовать. Нет чтобы наоборот! Переговорное устройство еще могло бы пригодиться. Но выбирать не приходилось.
Казарин наконец поднялся на обе нижние конечности и подал своей спутнице руку:
– Внеплановый привал окончен. Пора идти, солдат!
Настя дурашливо отдала ему честь, коснувшись пальчиками ремешка «фары», которая по-прежнему держалась у нее на лбу, подмигивая, как глаз циклопа, – видимо, батарейка садилась.
Шагать пришлось недолго. Через минуту подземный ход закончился, и Артем с Настей уперлись носами в самый настоящий тупик.
Никакого намека на выход, про который говорил Чухан, не было и в помине. Перед ними была совершенно глухая стена, выложенная все теми же надоевшими изразцами. Артем почесал репу и протянул:
– Может, тут есть какой-то секрет, о котором Чухан забыл нам сказать или нарочно умолчал?
– Ага, он ведь до фига странный! – поддакнула Настя.
Казарин принялся ощупывать и простукивать испещренные иероглифами плитки. Ни одна не поддавалась, да и, судя по звуку, в стене не было никаких пустот.
Среди непонятных иероглифов и одинаковых треугольников с широко распяленным оком внутри Артему бросилась в глаза плитка нестандартной формы: большой, в две ладони высотой прямоугольник с шакальим профилем. Как на перстне, который он видел в своем недавнем кошмаре. Казарин постучал по плитке костяшками пальцев. Внутри вроде бы отозвалась пустота. Тогда он надавил на шакалью башку…
Ничего не произошло. Изразец не сдвинулся в стене ни на миллиметр. Артем надавил сильнее. Снова ничего. Шакалий профиль был прочно вмурован в стену. Сколько Казарин ни тужился, вдавить плитку или как-то повернуть ему не удавалось.
Наконец Артем не на шутку разозлился. Ему осточертели эти вонючие подземелья, из которых, казалось, уже не выбраться никогда. Ему обрыдла до чертиков погоня за призраком, который каждый раз умудрялся исчезнуть, оставляя преследователя с носом. И даже тихонько стоявшая в сторонке Настя, которая наблюдала за его жалкими попытками пробить стену лбом, вызывала сейчас в Артеме волну ничем не мотивированного раздражения. Недолго думая, он выудил из кармана надоевшую своей тяжестью мраморную чушку и шарахнул со всей дури в надменную шакалью морду.
Та даже не поморщилась.
Артем рассвирепел окончательно. Он принялся дубасить увесистым артефактом по блестящей поверхности «шакальей» плитки, мурлыкая себе под нос песню «The Wall» запрещенной группы «Пинк Флойд». После одного особенно сильного удара барельеф треснул пополам, обретя полное сходство с геммой в перстне из странного сновидения. Мраморная чушка в пальцах Казарина от сильного удара разлетелась в пыль. Тут же раздался тяжелый каменный скрежет, и стена подалась влево. С потолка посыпалась за шиворот Артему каменная пыль.
– Ни фига себе! – воскликнула за спиной Настя.
Сезам открывался с оглушительным грохотом. Наконец стена замерла, отъехав примерно на метр. В проеме клубилась очередная порция темноты, разбавленной мутной взвесью каменной пыли. Настя оглушительно чихнула.
