Потом разговор как-то сам собой перешел на войну.
– …Пойми, война – это параллельный мир, иная реальность! – разглагольствовал Артем, уплетая за обе щеки борщец с хлебушком. – Там в порядке вещей сожрать гюрзу. Хоть она и ядовитая до жути, можно запросто отдать богу душу. Но жрать консервы, которые перед тобой открыл «дух», – харам! Табу то есть. Их выкинут, даже если будут с голоду подыхать! Здесь «бычок» поднять считается за опускалово, а там, если вовремя не подымешь, можешь и по шее схлопотать – за то, что табак зря пропадает. Там дурной тон – просто так пристрелить собаку, но повесить на сутки на дыбу человека – это в порядке вещей. И то, что кому-то кишки выпустили между делом – здесь это кошмар, а там – ну, подумаешь, кого-то на фарш порубили лопатками…
Казарин произносил не «кишки́», а «ки́шки», и это почему-то развеселило Настю.
– А почему ты ушел из армии? – спросила затем она.
– Да, одному френчику морду начистил, – неохотно ответил Казарин.
– Расскажи! – сразу же пристала Настя.
– Я, когда мы в Баграме стояли, полковника отметелил и генерала матюгами крыл, – нехотя признался Артем.
– ?!!
– Да там борт прибыл с посылками, и эти пьяные подонки из Генштаба начали по мешкам шарить. Типа, сигу кому-то из них захотелось. А я тогда, после нескольких стычек с духами, чувствовал себя крутым головорезом. Почти как Рэмбо! Ну и озверел. Прямо там его и отметелил – полкана! А генералу войск сказал все, что думаю о нем и его шакалах. И это – на глазах у ребят. Там, на взлетке, наверное, человек четыреста стояло. Борт ждали на отправку…
Артем замолчал и снова задумчиво уставился в телевизор. Линза, стоявшая перед крохотным экранчиком, была сильно деформирована, поэтому Казарин видел лишь огромный говорящий рот. Остальное экранному болтуну и не было нужно. Человек-Рот продолжал взахлеб рапортовать о головокружительных успехах во всех отраслях экономики. Артем поднял зад с жалобно скрипнувшей койки, на которой ночью они с Настей самозабвенно любили друг друга, как дорвавшиеся до взрослой жизни школьники, и переключил ящик на вторую программу из двух, имевшихся в наличии.
Там академик Капица с бесподобным дореволюционным прононсом обсуждал секреты изготовления древнеегипетских мумий с каким-то плешивым очкариком. Но они мало интересовали Артема, как и вообще сама передача «Очевидное – невероятное», которая, как считал Казарин, заменила многим совкам религию. Этакий оккультизм по-советски, разрешенный свыше: «То тарелками пугают, дескать, подлые, летают, то у вас собаки лают, то руины говорят». Капица тем временем перешел к следующей теме.
– Обо’отень – мифологическое существо, способное в’еменно менять свой облик магическим путём, пе’екидываясь из человека в животное. В ев’опейском фолькло’е наиболее ха’актерным об’азом обо’отня является человек-волк ве’вольф, в славянской мифологии известный как волколак, – пояснил Капица. – Миф это, или п’едания об обо’отнях имеют «ациональное зе’но? У нас в гостях к’иптозоолог, исто’ик, кандидат биологических наук А’он Натанович Блюмкин.
Этот, в противоположность предыдущему собеседнику ведущего, обладал густой, темной, как у Анджелы Дэвис
[64], шевелюрой.
– Еще древние греки поклонялись Зевсу Ликейскому, – начал свой рассказ волосатик Арон Натанович. – «Ликос» означает – «волк». В глубокой древности этот бог «требовал» человеческих жертв. Лишь позже, во времена олимпийской религии, возник миф о царе Ликаоне, которого Зевс превратил в волка, ибо тот дерзнул угостить верховного бога человечьим мясом.
– В данном случае ’ечь идет о мифологии, – суча ножками от нетерпеливого интереса, прервал его пламенную речь картавый ведущий. – А имеются ли исто’ические свидетельства о существовании обо’отней?
– Безусловно, – тряхнул шевелюрой его собеседник. – В Аркадии, где Ликаон считался основателем государства и первым царем, проходили пышные празднества – Ликайи, во время которых посвящаемые становились волками на девять лет – после того, как собственноручно приносили человеческую жертву. Они буквально натягивали на себя волчьи шкуры и вели животный образ жизни, воруя скот, разрывая туши голыми руками и зубами и питаясь сырым мясом. Это был древний аналог средневекового монашества – своеобразный способ служения богам. Аполлон также был богом-оборотнем, одно из его имен – Ликейос. В «Илиаде» Гомер называет Аполлона рожденным от волчицы. Там же, кстати, имеется и рассказ о человеке-оборотне. В Средние века количество письменных свидетельств о вервольфах значительно возрастает.
– Что же могут означать эти свидетельства? – капал на мозги Капица. – Являются ли они плодом вооб’ажения с’едневековых медиевистов – или отголосками каких-либо ’еальных событий? Здесь какая-то философская бездна: отчего человек в коллективном сознании вновь и вновь п’евращается в зве’я? Неужели это всего-навсего, как считал Ка’л Густав Юнг, коллективная бессознательная общность вины за пе’вобытный каннибализм наших дальних п’едков?
– Да, в самых заповедных уголках сознания тлело и временами – то в одном, то в другом человеке разных эпох – вспыхивало особого рода безумие – ликантропия, – задумчиво проговорил волосатик. – И тогда человек воображал себя зверем, его охватывала жажда крови, и он становился социально опасным, способным на насилие и убийство. То, что в Средневековье принято было именовать ликантропией – не мистическая одержимость, а психическое заболевание – пока, к сожалению, малоизученное. Еще менее объективное представление имели о ней люди в Средние века. Вполне закономерно, что, когда они находили тела жертв, растерзанных людьми, страдающими этим психическим заболеванием, они приписывали их гибель действиям фантастических чудовищ – полуволков-полулуюдей. Рассматривать любые психические заболевания как одержимость демонами – вообще очень характерно для сознания средневекового европейца…
«Стояли звери около двери…» – в который раз всплыло в памяти Артема, и в голове послышался знакомый уже по прошлым странным и страшным галлюцинациям (или не галлюцинациям?!) гул.
– А возможны ли п’ецеденты заболеваний подобным недугом в наши дни? – с живейшим интересом спросил Капица…
– Артем, твою ж дивизию, ну, ты чё накрошил-то, как в курятнике! – вздрогнул Казарин, словно издалека услышав голос Насти, которая, оказывается, стояла перед ним.
Похоже было на то, что она уже довольно давно читает ему нотации, а он уловил лишь последнюю ее фразу.
– Дай послушать! – нетерпеливо отмахнулся Артем от девушки и снова вперился в экран.
– Ох, Артем, Артем, – покачала головой Настя. – Мне кажется, что, если бы не я, ты бы и через собачью башку вчера перешагнул, как через хлебные крошки. Так и оставил бы ее валяться в прихожей!
