– Годный хавчик! – удовлетворенно зачавкал козлорогий.
– А вот еще, Мессир! – Поварешка вновь зашерудила в котле и выловила на этот раз женщину. – Графиня Елизавета Батори. В детстве обожала до полусмерти сечь собственных служанок, пьянея при виде сочащейся из ран крови. Затем ее тетка, с которой юная Елизавета вступила в сексуальную связь, обучила ее прокалывать иглами груди дворовым девкам, выкалывать им глаза, поджигать лобковые волосы. Все эти опыты юная графиня скрупулезно описывала в своем дневнике. Любовницы аристократки-лесбиянки менялись, и вместе с ними эволюционировал характер ее развлечений: то она предпочитала превращать крестьянок в ледяные статуи, то, напротив, жгла их огнем, получая от этих процессов сексуальное удовлетворение, не сравнимое с тем, что бывает от обычного соития, будь то соитие с женщинами или с карликом Фичко, который также был ее любовником и помогал ей в производстве пыток. Когда трупов стало столько, что прятать их уже не было никакой возможности, все открылось, и суд постановил замуровать садистку в ее собственной комнате, где она и умерла от тоски из-за невозможности наслаждаться далее своими кровавыми игрищами. От нее остался дневник с детальным описанием гибели всех ее 650 жертв.
– М-м-м, какая вкуснятина! – восхитился Мессир. – Ты меня балуешь!
– Понравилось? – обрадовался Behemoth. – Я всегда говорил, что женская жестокость не идет ни в какое сравнение с мужской, Мессир! Тогда вот вам еще один вариант этого блюда, на этот раз – из русской кухни. – Поварешка снова проворно нырнула в котел. – Помещица Дарья Салтыкова, в девичестве Иванова. Обожала обливать своих крепостных крестьянок кипятком, вырывать им волосы, драть за уши раскаленными щипцами для завивки, морить голодом, оставлять голыми на морозе и попросту, без затей запарывать людишек насмерть. Жарила отрезанные груди крестьянок на сковородах и пожирала вместе со своим любовником майором Тютчевым. Всего на счету столбовой дворянки Салтыковой – более семидесяти душ, «умерших от болезней», «ушедших в бега» и «пребывающих в безвестном отсутствии». Приговорена к пожизненному заключению, причем в указе, который императрица Екатерина II отправила в Сенат, она своей августейшей рукой изменила пол осужденной с женского на мужской, поскольку та недостойна называться женщиной. Умерла Дарья Николаевна, проведя тридцать три года в подземной тюрьме без света и права на свидания с родными. Правда, при этом успела прижить ребенка с караульным солдатом…
– Не слишком изысканное блюдо, – поморщился Мессир. – Оно будто отдает прокисшими щами. Суррогат Батори… Давай-ка что-нибудь еще подобное! Кто, к примеру, эта прекрасная дама со взглядом, тяжелым, словно грехи человечества на чаше весов в Судный день?
– Это которая? Не та ли? – вопросил омерзительный Behemoth, протянув над котлом шершавую лапу, весьма напоминающую сосновое полено, в сторону темноволосой красотки, которая лениво разлеглась на воде, бесстыдно подставив нескромным взорам свое соблазнительное тело. – Клянусь силой чресл своих, я вижу ее впервые, но уже хочу!
– Сегодня будет множество новых лиц, – отвечал тот, кого называли Мессиром. – Ибо будущее меняется на глазах и наша берет… Я узнал ее. Госпожа Минкина, ах как хороша! Немного нервозна. Зачем же было жечь горничной лицо щипцами для завивки! Конечно, при этих условиях зарежут!.. Кстати, отличная фраза, ты не находишь, любезный Behemoth? Жаль, если она пропадет и забудется…
– Понял, Мессир, не извольте беспокоиться! Вот она уже и записана там, где ей надлежит быть записанной, и не суждено ей пропасть, ибо рукописи не горят… – заявил Behemoth, почесывая зад, столь обширный, что под ним свободно смогла бы поместиться не то что какая-то рукопись, а целая монастырская библиотека.
– Но как же тебе это удалось? – с любопытством спросил рогатый. – Не так-то просто заставить человека написать то, что он писать не желает.
– Несколько капель морфия и не такое могут сделать, Мессир, – самодовольно отвечал Behemoth.
– Ну что ж, хвалю! – отозвался козлорогий и оттопырил кверху большой палец с длинным кривым когтем на конце.
– В таком случае, – приосанился его собеседник. – Разрешите мне увековечить рядом и мое скромное имя!
– Но ведь оно и так уже увековечено! – развел когтистыми дланями сидевший на троне. – В книге Иова
[83], к примеру…
– Да кто лет через пятьсот-шестьсот будет читать эти ветхие иудейские сказки! – с негодованием откликнулся демон.
– Но в те времена появится блэк-дэд-метал группа, нареченная твоим именем, – не уступал Мессир. – Да не где-нибудь, а в славном своим католическим благочестием польском городе Гданьске!
– Так ее ж запретят потом везде! – не отступался монстр.
– В том мире много всего запрещают, – задумчиво отозвался сидевший на троне. – Там вообще очень любят запрещать. И именно поэтому там творятся вещи пострашнее тех, что внесены в реестр Роскомнадзора и этот, как его…
– Уголовный кодекс, Мессир, – услужливо подсказал Behemoth.
– Вот именно, – продолжал козлорогий. – И все запреты – лишь отвлекающий маневр, дабы под их прикрытием творилось истинное Зло…
– Ваши коварство и хитрость, Мессир, не имеют себе равных! – почтительно склонил клыкастую башку Behemoth. – Но, может, вы все-таки разрешите…
– Разрешаю! – неожиданно кивнул Мессир, которому явно была приятна лесть слуги.
– Только я хотел бы предстать перед читателем в новом, куда более приятном облике, чем тот, каковым меня наградили полоумные авторы книги Иова, – не отставал урод. – Ну надоели мне эти проклятые слоновьи бивни, цепляюсь ими все время за что-нибудь! А, думаете, легко ковылять на этих ножищах?! Это же тумбы какие-то, а не ноги! И брюхо это жирное по земле волочится… Сил моих больше нет!
– Ладно, так тому и быть! – отвечал Мессир.
Он сухо щелкнул когтистыми пальцами, и монстр моментально стал съеживаться, пока не превратился в неправдоподобно огромного черного как смоль кота с толстой наглой мордой.
– Благодарю вас, Мессир, вот такой облик мне куда больше по душе! – потешно поклонился кот, прижав толстую мохнатую лапу к груди, где шерсть у него завивалась черными колечками, в которых утопал щегольской шелковый галстук.
– Да будет так! – торжественно изрек сидевший на троне и, погрузив когти в густой мех на загривке кота, ласково почесал его за ушами.
Жан мало что понял из этого странного диалога, но продолжал почтительно прислушиваться, отдыхая на волнах.
– А в благодарность за столь удачную трансмутацию я сыграю для вас, Мессир, что-нибудь из творчества группы, носящей мое имя… – умильно промурлыкал черный котище.
Он хлопнул в ладоши, если можно так назвать действие, произведенное двумя громадными, словно лодочные весла, мохнатыми лапищами. И тут же перед ним вырос удивительный клавесин, весь снизу доверху сделанный из костей мертвецов. Кот ловко ударил кривыми, как сарацинские сабли, когтями по клавишам, и инструмент немедленно откликнулся, издав поистине душераздирающие звуки. Так могли бы орать кошки, с которых заживо сдирают шкуру, но, приглядевшись, Жан увидел, что то не животные, а люди. Из задней части клавесина торчали их головы, в определенной последовательности разевавшие рты, из коих и доносились вышеупомянутые звуки. В унисон этим воплям, в которых все же при желании можно было проследить подобие какой-то варварской мелодии, черный кот пропел:
