– Переходи на темную сторону! У нас есть печеньки! – умильно промурлыкал кот, глядя Жану прямо в глаза и бичуя себя по бокам собственным пушистым хвостом, словно монах-флагеллянт, шествие которых мальчуган лицезрел однажды в канун пятидесятницы.
Но Жан брезгливо отодвинулся от пробегавшего мимо странного существа с телом рыбы и ногами сороконожки, вся спина которого была облеплена оскверненными Сатаной облатками. Впрочем, никто его насильно к ведьмачьему причастию не понуждал – очевидно, поедание «печенек» рассматривалась здесь как привилегия, но не как обязанность.
Когда с кощунственной пародией на католическую Евхаристию было покончено, Жан обнаружил, что вместо моря разномастных голов вдаль уходят бесконечные шеренги голых задов – гладких и поросших густым волосом, белых, загорелых и даже иссиня-черных, про каковой оттенок кожи мальчик лишь слыхал из рассказов о заморских путешествиях и не очень-то верил, что даже за морем могут рождаться люди подобного цвета. Мессир сухо щелкнул когтистыми перстами – и зады удивительно слаженно издали один и тот же звук. Воздух моментально наполнился нестерпимой вонью.
– Что это они делают, Папильон? – донельзя удивился Жан.
– То, что ты видишь – это древний обряд испускания ветров телесного низа, – важно изрек людоед, опираясь на свою длинную поварешку, словно городской стражник на алебарду. – Издревле колдуны и ведьмы поклоняются таким манером нашему Повелителю. А сейчас ты поклонишься Ему сам, на особицу…
– Иди же ко Мне, юный неофит, причастись таинств Моих, – пробасил козлорогий, маня Жана толстенным пальцем, а затем тяжело поднялся с трона и повернулся к мальчугану задом.
Жан успел лишь заметить, что у Мессира имеется хвост в виде огромной, разевающей пасть змеюки, с острых зубов которой капал густой зеленый яд. И тотчас же чьи-то грубые руки вцепились в него со всех сторон, подталкивая к позорному и навеки погубляющему бессмертную душу действу. Мгновение спустя мальчуган близко-близко увидел перед собой черный и грязный Вельзевулов зад, который при этом одновременно являлся человеческим лицом – с самыми настоящими глазами, а также ртом, расположенным на том месте, где у всех живых существ обычно находится анус.
– Вот мы наконец и встретились с тобой, Жан! – проговорил анус-рот, обдав мальчишку ни с чем не сравнимым зловонием.
Под гнусным отверстием болталась длинная синеватая прядь волос, похожая на бородку. И то ли по ней, то ли по каким-то иным признакам, но мальчик вдруг отчетливо осознал: зад Люцифера – это и есть не кто иной, как маршал Жиль де Ре.
– Целуй же меня в сладостные уста мои! Поклонись священной мандорле! – донеслось из ануса Люцифера.
Жан страшно закричал, упираясь из последних сил, но его уже подносили к синюшному, одутловатому жополицу. Вдруг всё стремительно закрутилось перед его глазами, как бывает, когда падаешь с сеновала на лежащие внизу грабли. Затем мальчик обнаружил себя поверженным на спину, а над ним навис колоссальный голем. Сделан он был из дерева, голову его украшал полосатый колпак, а поленообразное тулово – смешная коротенькая курточка. Нос голема был длинен и остр, как лучина. На него было насажено несколько обнаженных фигурок грешников, которые корчились презабавно, словно жужелицы, когда их насадишь на булавку.
– Демон Буратино! – пророкотал откуда-то сверху громоподобный глас Мессира. – Зачем ты явился? Мы тебя не ждали!
Челюсть голема с треском опустилась вниз, и он заговорил голосом, пуще всего напоминающим скрип старого деревянного башмака:
– Ты обрек меня на вечные муки, сделав из меня злую пародию на Иисуса Христа! Отцом моим также является плотник. Я не тону в воде, подобно тому, как Иисус может ходить по водной глади. Я продал за тридцать сольдо свою азбуку, что напоминает о тридцати сребрениках Иуды, за которые тот сторговал Христа. Я же купил билет на представление «Девочка с голубыми волосами, или Тридцать три подзатыльника», что является насмешкой над возрастом Христа. И, наконец, я совершил три преступления: я – беспризорный, беспаспортный и безработный, подобно Христу, для которого Пилат Понтийский трижды испрашивал приговора у иудейского народа. А потому меня было решено отвести за город и утопить в пруду, что является злой насмешкой над распятием Спасителя, поскольку я не смог утонуть в воде, равно как и Христос не умер на кресте…
– Изыди, неблагодарное создание, по воле Создавшего тебя!.. – взревел Мессир, не дослушав скрипучую болтовню голема.
Длинноносая фигурка рухнула на колени, душераздирающе скрипнув шарнирами, словно кукла на деревенской ярмарке, веревки которой оборвались, лишив ее связи с рукой кукловода, дарующей жизнь неживой деревяшке. При этом острый нос демона с корчившимися на нем телами грешников угодил прямехонько в котел. Раздался громкий треск, похожий на звук разрываемой ткани, и очаг, став почему-то вдруг плоским, расползся пополам, будто был намалеван чьей-то умелой рукой на хорошо загрунтованном холсте. Вместе с фальшивым котлом скукожился и смялся весь грандиозный шабаш, включая бесконечные ряды садистов и убийц, толстого черного кота и самого его Хозяина. И сквозь образовавшуюся прореху Жан снова увидел украшенное аккуратно подстриженной голубоватой бородкой, синюшно-бледное лицо маршала Жиля, барона де Ре.
* * *
– Астарот, Асмодей, Ариман, Князь согласия
[86], молю вас принять в жертву эту невинную душу! Заклинаю вас, о духи, чьи имена записаны на этом свитке, исполнить то, о чем прошу! Дайте мне хоть на миг увидеть возлюбленную мою, девицу Жанну д’Арк, сожженную заживо англичанами в Руане! – вскричал Жиль де Ре, и эхо от этого крика ускакало куда-то вверх, затерявшись в путанице свисавших с потолка пыточных цепей и гнезд кожанов. – Явите мне ее хоть бы даже в виде суккуба! Хочу ее, и изнемогает бедная плоть моя от этого хотения! Ни женщины, ни дети, хоть живые, хоть мертвые, не могут утолить моей жажды!
И тотчас же Жан, распростертый на ледяных плитах старинного каменного алтаря, на которых зоркий глаз знатока еще мог разобрать полустертые римские литеры, увидел, как над ним сверкнуло длинное изогнутое лезвие ритуального клинка, который сжимала рука, украшенная диковинным перстнем с резной головой то ли пса, то ли волка. Сейчас направляемый опытной рукой воина кинжал упадет вниз – и настанет конец его маленькой и такой страшной жизни. Жану суждено стать еще одной безвестной жертвой Волчьей башни, в которой барон с помощью кровавых сатанинских ритуалов раз за разом тщетно призывал дух Орлеанской девы.
– Толченые кости жабы, зубы крота, ногти мертвецов, кровь летучих мышей, кошачья моча, лисий кал, белена, паслён… – услыхал мальчуган бормотание бабки Меффрэ. – Белены, видать, мало положила, вот он и очнулся…
Причитания старухи оборвал страшный грохот. Окованные железом двери Волчьей башни вдруг сотрясли громовые удары, будто неведомый враг пытался проломить их тараном.
– Сеньор Жиль! Сеньор Жиль! – донесся из-за дверей перепуганный голос. – Люди епископа пожаловали! Желают вас лицезреть неотложно!
