Аякс, привстав на плече Герарда, прислушался и, наклонившись к оракулу, сказал:
— Это наказание. Маски позора. Одна красила лицо, вторая — казалась слишком умной, третья — умна недостаточно.
Прорицатель помолчал, поворачиваясь в другую сторону.
Толпа горожан собралась на берегу. Там медленно погружали в реку женщину, посаженную в клетку. Сначала она кричала и билась о прутья, затем затихла. Железная корзина без всплеска ушла в мутную зеленую воду.
— Обвинение в колдовстве, — нахлестывая хвостом по плечам оракула, произнес Аякс.
Герард молча прикрыл глаза, поворачиваясь, чтобы взглянуть на новое видение.
Огромный костер посреди площади. В пламени силуэт человека. Неподвижный черный кокон, облизанный красными языками. Безмолвная толпа вокруг.
— Сожжен за теорию множественности миров.
…Плуг крестьянина выворачивает из земли белую каменную руку, а затем тонкое мраморное тело. В черной грязи лежит прекрасная Афродита. Поверженная, но не сломленная красота. Человек вопит от ужаса и бежит прочь.
— Белая дьяволица.
Колесо с заостренным ободом обрушивается на ногу человека, растянутого на земле.
В саркофаг в виде железной женской фигуры с шипами внутри заталкивают мужчину и захлопывают дверки, кровь льется, уже не впитываясь в доски пола…
— Хватит, — сказал Герард, словно его мог услышать создатель этого чудовищного спектакля. — Я понял.
Оракул не имел права испытывать эмоции, глядя на знаки и видения, но сейчас он понимал, что его переполняет бешенство. И побороть это неуместное чувство очень трудно.
— В какой момент произошел слом? Что изменило этих людей?!
Ответа не было. Мир молчал. А затем потемнел. Словно на город наползла черная туча.
…Герард стоял на мощеном каменном тротуаре. Неровный свет фонарей слабо освещал ночной город. Пяти- и шестиэтажные дома притискивались друг к другу боками. Кое-где штукатурка облупилась на их стенах. Окна закрыты тяжелыми решетками. Вдали виднелись еще какие-то здания, но рассмотреть их пока невозможно.
Оракул огляделся. Улица, на которой он очутился, оказалась чем-то вроде моста. Обрывы с двух сторон от мостовой закрывали толстые мутные стекла, установленные на металлических каркасах. Герард, подойдя ближе, посмотрел вниз. Там виднелись обломанные столбы грязно-белого цвета, неровные четырехугольники сбитых фундаментов, заросшие сорной травой, разломанная полоса кирпичной кладки, основания колонн…
— И что это значит?.. — спросил прорицатель, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Храм Марса, — прозвучал над ухом хорошо знакомый, глубокий, низкий голос, в котором слышалось гневное ворчание. — Да, те три побитые колонны… а вон там… — Косматая голова боднула Герарда в скулу, заставляя повернуться в нужную сторону. — Храм Фортуны. Все, что от него остаюсь.
Аякс балансировал на плече сновидящего, нетерпеливо переступая лапами.
— Еще не понял? Ну и кто из нас оракул? — Кот развернулся, пригнулся, словно собираясь прыгнуть вперед, на невидимого врага.
Герард сделал шаг в сторону и стал замечать все больше и больше деталей.
Колонна, покрытая сложной резьбой, в центре небольшой площади, застроенной приземистыми зданиями с облезшей штукатуркой. Машины, с грохотом и лязгом несущиеся по улице, проложенной сквозь разбитый на части амфитеатр Флавиев. Голые холмы на месте великолепного Палантира.
Прекрасный цирк Максима — жалкий, ободранный, встроенный в массивный жилой дом. Уродливое строение выросло на его белых мраморных костях и обросло собственной бетонной плотью.
От храма Адриана осталась только часть колонн с выщербленными боками.
— Следы пуль, — сказал Аякс, и его прекрасно модулированный голос прозвучал тускло, бесцветно.
Узкие заплеванные улицы, дворы-колодцы, отгороженные высокими решетками, площади на месте стройных высотных зданий, дороги, забитые автотранспортом.
Вместо парков — ряды унифицированных коробок-блоков. Под стеной, примыкающей к мавзолею Августа, груды тряпья, на бумажных коробках — спящие бездомные.
Герард не шел по городу, тот сам двигался ему навстречу, разворачивая все новые и новые подробности.
Огни высотных зданий погашены. Впрочем, тех нет вообще. Над горизонтом один-единственный силуэт, недостроенный и напоминающий высохший стебель, готовый вот-вот обломиться и рухнуть…
Толпы, бредущие по знакомым и таким чужим улицам.
— Полис, — произнес Герард.
Чуждый, странный. Но в нем чувствуются отголоски прежнего. Очень далекие, почти неуловимые. И ощущение — разбитости, разорванности, слома, страха.
Страхом и напряжением сочился свет редких фонарей и мутная, обмелевшая река. Улицы, заполненные машинами, источающими едкую вонь, кричали о нервной спешке и усталости.
Дома, сами похожие на бездомных, жались друг к другу, наклонялись, сцепляясь карнизами.
— Таким он мог стать. Или станет, — сказал Аякс сурово и крепче прильнул к спутнику.
— Город может быть каким угодно внешне, главное, что его наполняет, — ответил оракул, продолжая осматриваться. — Здесь я чувствую только безысходность и подавленность.
В поле зрения снова попала дорога. И прямо на глазах Герарда одна машина врезалась в другую. Скрип, лязг, грохот, рвущийся, смятый металл, ливень сверкающих битых стекол на асфальте, некоторые из них были мутными от крови.
Не прошло и минуты, как вокруг места аварии стали собираться люди. Плотная толпа окружила покореженные машины. Но вместо того, чтобы начать оказывать помощь, — засветились экраны коммуникаторов. Одни снимали, стараясь запечатлеть как можно больше кровавых подробностей, другие тянули шеи, чтобы рассмотреть лучше неподвижные тела.
Картинка расплылась. В темноте снова послышался звон разбитого стекла, крик, вой сирены, выстрелы, топот бегущих ног. Раздался грохот, раздирающий барабанные перепонки, — и небоскреб, напоминающий огромный заостренный кристалл, обрушился: осыпался, превращаясь в уродливый остов. Над ним взметнулся столб пламени.
Языки огня переплелись, складываясь в символы. Простые, ясные оракулу, на первый взгляд безобидные. До тех пор, пока один не постарался уничтожить другой, а третий — оба первых. Рыба пыталась поглотить восьмилепестковую звезду, а на рыбу падала ущербная луна, разбиваясь на сотни осколков…
Улица, перегороженная мешками, наваленными один на другой, приблизилась к прорицателю. Из верхнего на мостовую сыпалась песчаная струйка, и оракул заметил, что это не песок, не песчинки, а крошечные обгоревшие человеческие тела. Баррикада становилась выше, закрывая собой все пространство сновидения. Трупов все больше.
Но теперь это не мертвые люди, а спящие. Над ними колышется толща воды, пронзенная солнечными лучами. На дне лежат дети, старики, молодые женщины, мужчины с довольными улыбками. Влюбленные, больные, уставшие и прилегшие всего лишь на минуту, обнимаются, держатся за руки, мечутся беспокойно среди ила и камней, умирают или готовятся родиться…
