— Мэтт, что происходит? — Девушка скрестила руки на груди, и стало видно, что она не сдвинется с места, пока не получит ответы на все свои вопросы. — Что ты затеял?
— Хэл, у тебя новый учитель. Новая жизнь, новые заботы. Ты сделала свой выбор.
— Да, сделала, — произнесла она жестко и добавила неожиданно: — Теперь сделала. Я скучаю по тебе. Я еще никогда ни по кому не скучала. Никогда. Ни по кому. И мне плохо. А еще я все время беспокоюсь о тебе. Это сводит с ума.
Глаза ее блестели, обычно бледные щеки порозовели, но ноздри раздувались, словно от гнева. Однако это был не гнев. Я протянул руку, сгреб ее за лохматые волосы на затылке, притянул к себе. Подхватил под колени и посадил на стол. Бумаги полетели во все стороны. Ладони ощутили шерстяной узор чулок и сразу же, над тугой резинкой — теплую гладкость кожи. Я почувствовал, как горячие ладони крепко сжимают мои плечи. Эти же ладони провели по моей шее и проскользнули под воротник. Обжигающие угли.
Два дэймоса, два искусителя… мы не изощрялись в своем искусстве, не пытались подчинить друг друга, мы просто слились. Без недомолвок, без подозрений, без преград.
Язык, которым мы оба владели в совершенстве. Беззвучные вопросы и страстные ответы. Стихия, полностью подвластная нам. Игра по правилам, установленным только нами…
Хэл лежала на диване, прильнув ко мне спиной и положив голову на мою руку. Тихая, умиротворенная и в то же время размышляющая о чем-то.
— Что для тебя секс? — спросила она вдруг, выталкивая меня из сновидения.
— Он как… дыхание, — ответил я, не сразу подобрав точное определение.
Моя гурия усмехнулась.
— Естественно, да? Правильно. Легко. Свободно. Так и должно быть. Для всех… Я почитала про искусителей в библиотеке у Герарда. Знаешь, что они делают? Не только морочат людям голову эротическими видениями, как я думала раньше. Они внушают людям, что секс — это плохо, порочно, грязно, низменно. Стыдно. — Хэл повернулась ко мне. — Мы внушаем людям стыд за то, что может быть самым прекрасным, светлым и волшебным в жизни! А еще чувство вины, если они не могут отказаться от близости. Стыд, страх, вина.
— Подавленная агрессия, — продолжил я, — насилие, боль, желание унизить или унизиться. Знаю.
— Нормальные отношения между людьми извращаются, оборачиваются в порочную игру подавления и подчинения. И чем дальше, тем хуже. Появляются запреты, наказания…
Хэл приподняла голову. Я почувствовал, как ее тело напряглось под моей рукой, она потянулась, подняла что-то с пола и перевернулась на спину, держа перед собой портрет Адриана.
— Интересное лицо.
— Угу.
— Зачем ты нарисовал его?
Я не ответил, сообразив вдруг, что встречался с Талией во сне. И там же предоставлял ей доказательства своих былых преступлений. Или нет? Это было уже в реальности? А может, я рисовал эти картинки в полусне, не контролируя себя.
Харита действительно умела морочить голову. Я вспомнил янтарный взгляд, окутывающий теплым медовым мороком, изысканную линию шеи, коротко стриженный нежно-рыжий затылок…
— Мэтт, — Хэл толкнула меня локтем в бок.
— Его зовут Адриан. Давний друг Клио. Потенциальный оракул.
— Оракул? — Она внимательнее всмотрелась в портрет. — У него есть нечто общее с Герардом. Значит, ты знал этого Адриана?
— Я заблокировал его дар.
— Зачем?
— Феликс попросил.
— Ты ему вообще ни в чем не отказывал, я смотрю. — Хэл поднялась, потянула за собой плед, стащив его с меня, завернулась в теплую ткань и принялась собирать остальные бумаги.
Я следил за ней с дивана. Тонкие руки, обнаженное белое плечо с едва заметной родинкой на острой лопатке, лохматый затылок. Удивительно, насколько она здесь к месту. Неожиданный подарок из мира снов. Еще одна редкость в доме дэймоса…
Она плюхнулась рядом со мной и предъявила следующий портрет.
— Это Кора. Ламия. Я лечил девочку, на которую она напала, и слегка покалечил.
— Ясно, — этот ответ удовлетворил Хэл. — А тут кто?
— Фабий. Молодой ученый. То есть теперь уже не молодой.
— Что ты сделал с ним?
— Психическая атака. Но он справился в итоге.
— Зачем эти рисунки? Рассказывай, — потребовала она, резким движением головы отметая все мои попытки отклониться от объяснений.
И я начал рассказывать. Не без удовольствия, признаюсь.
— Думаю, ты уже знаешь, что после каждого преступления дэймоса в его мире остается след, зарубка, шрам.
— Да. Ты говорил, — сказала она нетерпеливо.
— Мы называем их могилами. Их можно убрать, помогая людям. В моем мире осталось четыре.
Хэл терпеливо слушала, ожидая, когда я перейду к самому главному.
— Также, раз Герард столь подробно рассказал тебе о перековке, тебе наверняка уже известно, и что в Полисе есть тюрьма для дэймосов.
Девушка кивнула, пристально глядя на меня.
— Не так давно одна из пленников сумела захватить сновидящего, охранявшего ее, в заложники.
— Как это могло получиться?!
— Тюрьма двух уровней. Первый в реальности, где заключены физические тела, второй — в мире снов, где скованы тела сновидений. Не знаю, что это за место. Никогда не видел. Но кто-то сумел освободить дэймоса из этого второго уровня.
— Дальше, — велела Хэл, и между ее бровей залегла тонкая морщинка.
— Она держала сновидящего в плену. Но обещала отпустить, если я приду к ней.
— Ты?! Зачем?
— Она хотела увидеть последнюю могилу в моем мире.
— Она ее увидела?
— Нет. Со мной была харита. Талия. Она показала дэймосу иллюзию, несуществующую плиту с несуществующим именем.
Хэл помолчала, рассеянно барабаня кончиками пальцев по дивану.
— А ты не думаешь, что это могло быть уловкой. И на самом деле ей нужно было нечто другое.
— Вполне возможно. Но пока у меня нет никаких идей. И я проверяю свои жертвы, которые могли бы заинтересовать дэймосов.
Я рассказал ей о попытке снять блок с Адриана, о визите к ламии и ученом, который находился за границами Полиса, а потому пока был недоступен.
Хэл снова вскочила, зябко переступая по полу босыми ногами, нашла обрывок бумаги с номером телефона.
— Значит, ты не можешь дозвониться до этого загадочного доктора?
— Пока нет.
— Потому что звонить должна я.
— Нет.
— Да. Это же логично. Юная гурия пострадала от воздействия дэймоса.
— И от какого дэймоса ты пострадала, позволь узнать? — спросил я, уже прекрасно понимая, что у нее на уме.
