Со стороны водителя вдоль стены тянулся приделанный к полу стеллаж с хирургическими инструментами – щипцами, пилами, скальпелями, стальными ретракторами, зажимами.
Маркетт снова повернулся к Сайдерсу.
– Это… вы? Человек, который повесил женщину на железнодорожном мосту?
Сайдерс улыбнулся.
– Вы, стало быть, в курсе?
– Я спрашиваю: это вы?
– Ну а кто же еще.
Маркетт яростно завозился на сиденье, пытаясь выдернуться из пут.
– Не делайте этого, – предостерег Сайдерс.
Маркетт воздел левую руку и саданул в боковое стекло, с криком отдернув ладонь и оставив на стекле смазанный кровавый след.
Сайдерс рассмеялся.
Сквозь липкую пелену страха Маркетт с трудом вымолвил:
– Я предлагаю остановиться у ближайшего банкомата.
– Неужели? И какой же у вас суточный лимит?
– Две тысячи. И я ничего никому не скажу. Клянусь богом.
Маркетт чувствовал, что костяшки пальцев сломаны, но боли почти не чувствовал. Грудь стискивало словно от поставленной гири, и каждое дыхание давалось с трудом, наполняя голову дурной легкостью и тошнотным головокружением.
– У меня семья. Жена… – глаза Маркетту заволакивало слезами. – Дочь.
– Вот хорошо. Они будут по вам скучать?
– Очень.
Сайдерс посмотрел искоса.
– Хорошо, когда есть кому скучать, правда?
– Умоляю.
– Не надо меня упрашивать. Это мое единственное предупреждение. И не пытайтесь меня ударить.
Сайдерс показал в своей левой руке пистолет.
Маркетт посмотрел в окно и увидел, что они едут на юг по Лэйкшор-Драйв. Облачный полог наконец-то прорвали несколько солнечных нитей и легли наискось на поверхность озера. Под натиском солнца она даже не походила на воду. Скорее на поле мерцающих драгоценных камней. Вот машина объехала Солидер-Филд. Транспортный поток был не таким уж плотным.
Маркетт печально размышлял о своей жизни. У него были семья, друзья. Его чувства к ним оставались чисты, но в этом нет ничего необычного. Необычайного в его жизни, считай что, и не было. Бессчетные часы в либеральном колледже искусств, за обучением беспечной молодежи, которой еще лишь предстоит жизненный путь. А в свободное время он изучал писания людей, живших и умерших сотни лет назад. И все же это была его жизнь. Маркетт проживал ее как мог. Не обходилось и без ошибок, огорчений. Но еще оставалось то, чего ему хотелось совершить. Побывать в шотландском замке. Поплавать с дельфинами. Разумеется, клише, но в его планы входило еще и заняться скай-дайвингом
[11].
Теперь же единственное, чего он жаждал, это увидеться со своей семьей. Пусть даже в последний раз.
– Могу я позвонить моей жене? – дрожа нижней губой, сквозь слезы выдавил он. – Попрощаться с ней?
– Нельзя.
Сайдерс припарковался возле планетария Адлера и заглушил мотор. Бьющее в лобовое стекло солнце ухудшало обзор.
– Есть и хорошие новости, – сказал Сайдерс.
– Что? – рассеянно спросил Маркетт.
– Все те жутковатые инструменты, что вы сейчас видели. Они, так сказать, для посмертной забавы.
– Вы о чем?
Отслеживать слова не получалось; мысли путались, перемежаясь спазмами страха, жалости и огорчения.
– Вы отделаетесь сравнительно легко. Видите вот это?
Сайдерс достал какую-то дешевую книгу в аляповатой бумажной обложке. «Убийца и его оружие».
– Та девица на мосту познакомилась с другой книгой этого автора самым близким образом. Вы такого читали?
Маркетт прищурился, разбирая имя автора.
– Эндрю З. Томас? Нет, не знаком.
Сайдерс улыбнулся.
– Доверьтесь мне. Этот автор реально проникнет вам под кожу. Посмотрите сюда.
Маркетт поглядел на другую руку своего пленителя, которая сейчас держала шприц.
– Что это?
– Стопроцентный эквивалент хлорида калия. Заключительный препарат, вводимый государством при смертельных инъекциях.
Маркетт поглядел на иглу. На прозрачную жидкость в трубочке шприца.
– Что она делает? – спросил он.
– Останавливает сердце.
– А сколько времени… – закончить фразу он не сумел.
– Требуется, чтобы умереть? От двух до десяти минут.
– А это… больно?
– Врать не буду. При остановке сердца возможны болезненные ощущения. Но уж явно не такие, как от того, что находится за черной занавеской.
Разговор из сюррелистичного делался откровенно безумным.
– Ну а… после остановки сердца я буду в сознании?
– Не знаю. Это часть тайны, что лежит за пределом. Граница познания. Согласитесь, это доставляет некоторое волнение.
Маркетт тоскливо оглядел бухту, нечеткий дымчатый горизонт.
– Я не готов, – произнес он с неистово бьющимся сердцем.
– Иное сложно и предположить, – пожал плечами Сайдерс. – В принципе, я мог проделать это где угодно. Но мне подумалось, что вы любили этот город. И захотели бы вот так посидеть, посмотреть на знакомый простор.
– Я два года не разговаривал с дочерью. Глупая ссора.
– Они в основном такими и бывают.
– А у вас… есть семья?
– Уже давным-давно обхожусь без нее.
– Мне нужно перед ней извиниться.
– Хорошо.
– Что хорошо? – флегматично отвернулся от окна Маркетт.
– Я дам вам ей позвонить.
– Вы серьезно?
Сайдерс вытащил из внутреннего кармана айфон, посмотрел на экранчик.
– Небольшой запас времени у нас есть. Один знакомый мне как-то сказал: убийства не должны совершаться без маленьких любезностей. Какой у нее номер?
– О, благодарю вас! Благодарю!
Номер воскрес в памяти не сразу; все-таки с их прошлого разговора минули годы.
Пока Сайдерс набирал цифры, Маркетт молился. Тоже впервые за долгие годы. Молился, чтобы ее номер не изменился. Чтобы она взяла трубку. Палач продемонстрировал экранчик с ее номером.
– Надеюсь, вы понимаете, что в этот разговор входить не должно.
– Да.
– Если вы попытаетесь спастись, выдать наше местонахождение или еще что-нибудь подобное…
