– Он хочет нас извести!
– Сколько вас здесь?
– Четверо! – донеслось сквозь завывания. – Изгрызли!
Что?
Расстояние сократилось настолько, что уже можно было рассмотреть ту железяку. А еще табличку с тронутой изморозью гравировкой:
КРУГ 2: ПОХОТЬ.
Очевидно, что важная часть сексуального ЗАПАЛА – риск, с которым сопряжен секс. И это может стать сильнее тебя.
Цитата из Камиллы Палья
[49], книги которой я читала все до единой. Понять бы только, каков ее смысл в данной ситуации.
– Как тебя зовут? – прокричала я этой узнице в оковах.
– Патриция Райд!
– Как ты сюда попала?
– А?
– Как ты оказалась в этом аду?
– Я была в автобусе!
– Автобусе? Каком?
– В том самом! – отчаянно мотнув головой, прокричала женщина.
Мне припомнился один из постов на веб-форуме Эндрю Томаса:
«Лютер может все что угодно. Однажды он заглотил автобус».
– Что за автобус?! – провопила я, но мои слова утонули в звуке, перекрывшем даже рев ветра.
Чудовищное, идущее откуда-то из глубины скрежетание.
Трение металла о металл, словно где-то медленно открывались створки старых, ржавых ворот.
Или же новых, скованных холодом. Что это, выход наружу?
Патриция повернулась на звук, и лицо ее почти потерялось в прерывистом синеватом сиянии, похожем на дрожание молнии в пелене тумана.
До этого момента ураганная круговерть пурги как-то скрадывала гул взбухающих в ее недрах воплей, но вот, сделавшись громче и отчетливей, они с саднящей силой резанули мне слух.
Ничего подобного я прежде не слышала. Человеческий голос. Женский. В запредельном ужасе и страдании.
Горло в глубине першил привкус ржавчины.
Я собиралась спросить Патрицию, известно ли ей место выхода из этого гиблого места, но тут в льдистом тумане наметилось некое медлительное движение.
«Лютер», – первым делом подумала я.
Но на него это никак не походило.
В тумане двигалось нечто громоздкое, и шло оно вразвалку, на четырех лапах, словно какой-нибудь медведь…
«Словно какой-нибудь»? Если бы!
Это именно он и был.
Медведь.
Покатый и округлый, как холм, он косолапо ковылял нам навстречу, попутно нажевывая какую-то кровавую пищу, неопрятно свисающую у него из челюстей.
На расстоянии пяти метров он казался поистине огромным.
Не черный и не бурый, а седоватый. По всей видимости, гризли.
Так вот что, оказывается, сообщила мне Патриция. «И гризли», а не то, что мне послышалось. Получается, у Лютера здесь вольно разгуливал медведь.
Патриция метнулась в туман, а у меня в ногах зазвенел, разматываясь, барабан с цепью; вскоре я услышала задохнувшийся крик: размотанная цепь, натянувшись, пресекла попытку к бегству и повалила беглянку наземь.
И тогда на нее обратил внимание зверь. Повернув в ее сторону здоровенную башку, он с неожиданным для своей громоздкости проворством кинулся следом и толкнулся лапами.
Медвежьи челюсти с хрустом защелкнулись на шее Патриции; она лишь успела дрыгнуть конечностями и застыла. Медведь поставил ей на грудь лапу и отвел башку от ее разорванного горла. Затем он уставился в мою сторону.
Порыв ветра донес до меня запах его меха, а еще едкость мочи и солоноватость свежей крови.
Я попятилась в туман – поначалу медленно, не желая провоцировать погоню, – но медведь, вскидываясь валунами своих мышц, припустил грузной трусцой, и я вскользь подумала: «Просто не верится, что я сгину вот так. Или я родом не из Чикаго?»
Зверь остановился.
В неверных синеватых вспышках было видно, как его нос шевелится, вынюхивая в вихрящейся тьме наиболее заманчивые запахи. Свалявшийся сальный мех на шее был в катышках от запекшейся крови.
С дергающимся возле самого горла сердцем я продолжала отступать – осторожно, шаг за шагом.
Мохнатый монстр нагнул голову и вперился в меня зловещим взглядом своих мелких пуговичных глазок, напоминающих свиные. На шее у него был толстенный кожаный ошейник с железной коробкой снизу. Вот голова зверя припала к земле, и я замерла в недобром предчувствии. Оно оправдалось.
Медведь рванулся с гибельной скоростью болида, вновь потрясая прытью, несвойственной, казалось бы, для столь неуклюжей громады.
Я со всех ног понеслась навстречу ледяному ветру, одну руку держа на животе; чувствовалось, как льдинки иглисто буравят лицо и тело. Даже под сенью призрачных вспышек вокруг не было видно ни зги.
Моргни я чуть не вовремя, я бы пропустила лестницу, которая была всего-то в трех метрах сбоку. Я вполоборота припрыгнула к ней, ударившись о заржавленный металл так, что на руках точно появятся синяки.
Крепящаяся к кирпичной кладке лестница находилась на некотором расстоянии от земли, и чтобы на нее влезть, мне пришлось ухватиться за верхние ступеньки и подтянуться. Уходящие в темень металлические ступеньки кусали руки холодом.
Медведище внизу шибанулся о лестницу с такой силой, что та задрожала. Он вздыбился и с ревом взмахнул когтистой лапой, которая чудом не задела мне ногу, но своим ударом вырвала нижние штыри, которыми лестница крепилась к стене.
Я крепче ухватилась за гудящие от удара ступени и продолжила взбираться. Теперь я была уже примерно в четырех метрах от земли, слабо различимой в круговерти тумана. Зверь куда-то делся.
От страха и изнеможения ноги подо мной тряслись, но я продолжала держаться за ступени. Лестница, как оказалось, вела к люку, запертому на ржавый висячий замок. Выходом здесь и не пахло.
Желания возвращаться назад у меня не было, но и оставаться на этой лесенке я тоже не могла. Суставы рук уже начинали ныть, и пальцы немели от холода.
Шум от ветродувов здесь был несколько тише, а видимость лучше.
Я огляделась. В свете сполохов мне показалось, что шагах в тридцати отсюда я увидела дверь. А еще двоих прикованных к двум противоположным стенам. Мужчину и женщину.
Мужчину я не опознала (вновь эгоистичное облегчение от мысли, что это не кто-нибудь из моих друзей).
Ничего иного не оставалось… Я полезла вниз.
Сверху осталась последняя ступенька. Я стояла на полу.
Снова взревел медведь, но из-за порывов ветра непонятно, где именно и на каком расстоянии. До меня донесся очередной вопль с призывом о помощи, вскоре, впрочем, оборвавшийся. Патриция говорила, что в помещении находятся четверо. Судя по всему, медведю достались уже трое.
