– Никак боишься?
Усилием воли я сделала три решительных шага, пока видимость не пропала окончательно.
Тьма кромешная. И полная тишина.
– Лютер?
В ответ молчание.
– Лютер. Я ничего не вижу. Куда я должна двигаться?
Я ждала и того, что он откликнется, и когда мои глаза увидят хотя бы намек на свет. Но ничего не происходило.
Грудь мне начинала сдавливать теснота. Я погладила себе живот и мысленно произнесла: «Все хорошо. С нами все будет в порядке. Убивать нас он не собирается. Не хочет».
Не оставалось ничего иного, кроме как протискиваться вперед. Медленно, мучительно.
Шажок за шажком. Выставив руки, чтобы ни обо что не стукнуться и не споткнуться.
Через десять шагов левой рукой я царапнулась о стену и положила на нее ладонь, используя как ориентир.
– Лютер, что все это значит? – позвала я. – Чего ты хочешь?
В ответ лишь эхо моего голоса.
Лютер
Он следит за ней через проделанную в стене дыру. В очках ночного видения ее серо-зеленый образ слегка туманится.
Глаза искрятся, как изумруды.
В темноте приподнимается и опадает грудь.
Страх на ее лице глубок и одновременно прекрасен.
Одна из череды женщин, с которыми он это проделывал, просто упала, свернулась, как плод в утробе, и вопила до тех пор, пока не лишилась чувств.
Но Джек так не поступит.
Да, она боится, но контролирует свой страх.
Он снимает очки, кладет палец на выключатель и ждет.
Джек
Я остановилась.
Вдох, выдох.
Вдох, выдох.
Пусть сердце слегка поуспокоится.
На месте мрака, где клубился ужас, я воссоздала родные лица Фина, Херба и Гарри. Представила, как Фин сидит наискосок от меня на краешке дивана, натирает мне разбухшие ноги и с озорным огоньком в глазах рассказывает что-то из своего прошлого; как он впервые на меня запал и не давал покоя, увивался за мной по вестибюлю бассейна. Увидела Херба с крошками от рогалика на седых моржовых усах, как он излагает мне постулаты своей новой и, по его словам, крайне действенной диеты. Как Гарри – мой безбашенный, дурашливый, запальчивый, расчудесный Гарри – пыжится приляпать моей дочурке какое-нибудь экзотичное модное ликеро-водочное имечко.
Пусть любовь и привязанность к моим мальчикам влекут меня и дальше.
Спустя два шага я обо что-то ударилась и отпрянула, сдавив в себе визг.
Нет, не обо что-то. Об кого-то.
Упругость кожи под тканью не спутаешь ни с чем.
– Лютер, это ты?
Все еще пятясь назад, я спохватилась, что рука у меня потеряла соприкосновение со стеной. Кружа, ворвалась дезориентация.
Чтобы не упасть, я хотела схватиться за пол, но кое-как устояла в согбенной позе.
– Кто здесь?
Никто не отозвался.
Какое-то время из-за барабанного гула сердца я ничего не слышала.
Попыталась двинуться, но столкнулась со стеной.
Повернулась. Снова тронулась вперед.
Я считала, что направляюсь обратно к дверям, но вместо этого ткнулась еще в кого-то, а когда вскрикнула, то получила от него удар.
Гниль разложения… О нет.
В следующую секунду коридор озарился синим лучиком стробоскопа, и ноги у меня подкосились от тошнотного ужаса. Подвешенные к потолку, в считаных сантиметрах от пола сонно покачивались пластиковые мешки с телами мужчин и женщин, общим числом с дюжину.
– Есть кто живой?
Ответа не последовало. А при следующей вспышке стробоскопа через пластик я различила следы их умерщвления: раны от пуль и ножей, размозженные головы. Местами из прорывов в пластике сочилась гнилая сукровица; линолеум непосредственно впереди меня был скользким от трупной жидкости.
Мне вступило в голову. Чувствовалось, что ум балансирует на грани бездонной пропасти безумия.
Нет. Нет! Нет!!!
Это как раз то, чего он хочет. Жаждет. Увидеть мой страх.
Чтобы сломить меня.
К черту с ним, а со страхом и подавно.
Нужно идти, вперед. Ради моих друзей. Для моего ребенка… Мертвых мне бояться нечего. Уж с ними я как-нибудь совладаю.
Я немного воспряла духом и начала пробираться между подвешенными на цепях трупами, которые, стоило их ненароком задеть, приходили во флегматичное кружение. Тем не менее я шла, огибая лужи натекшей крови и стараясь не вдыхать трупное зловоние.
Наконец мерзостная сцена оказалась позади. Стоило мне свернуть за угол, как стробоскоп погас. Вытянув руки, я заковыляла быстрее, стремясь по возможности отдалиться от тех…
Колени стукнулись обо что-то еще. Оно шевельнулось и жалобно вскрикнуло. Вместе с тем я содрогнулась от ударившего по ушам железного грохота.
Наверху замелькал прямоугольник мягкого синеватого света.
Я находилась в бетонном боксе размером с санузел. Источник света – светодиодная панель – находился над головой как минимум метрах в трех, а бетонные стены поднимались выше и растворялись во мраке.
За мной замкнулась черная металлическая дверь. Ни ручки, ни клавиатуры.
У моих ног корчилась пожилая женщина в золотистом халате в блестках, как слезы переливающихся на неярком свету.
Первое, что бросалось в глаза, это что ее пальцы на руках и ногах сплошь, впритирку унизаны перстнями.
Шея, запястья и предплечья без зазоров укрыты золотыми браслетами – не женщина, а живая инкрустация.
Она ежилась на каменном полу, усыпанном медяками.
На моих глазах женщина попыталась подняться, но стоять могла лишь в согбенной позе. Цепной ошейник прихватывал ее к чугунному ядру размером с арбуз, на одной стороне которого виднелось трафаретное «50 КГ», а на другой «МУЖ № 6».
Чтобы заглянуть ей в глаза, мне пришлось опуститься на корточки.
Уже в годах, но красивая. Лицо в корке обильной, проточенной слезами косметики.
– Меня зовут Джек Дэниэлс, – тихо сказала я. – А вас?
– Амина, – прошелестела та тихим, будто сорванным воплями голосом.
– Упрятал Лютер?
– Имени не знаю.
– Брюнет с длинными волосами?
– Да.
Я оглядела бокс, ища, чем можно разделать цепь, но на гладких бетонных стенах, разумеется, ничего не было.
Даже таблички, что почему-то настораживало.
– Для чего он это делает? – спросила Амина.
