Здесь было гораздо темней, а шум падающих медяков по мере продвижения становился все глуше.
Впереди, возле светодиодной панели, я углядела клавиатуру. На приближении к ней я встрепенулась, с ужасом вспомнив, что на той табличке не было никакого кода.
Я наобум вбила «211» – полицейский код, обозначающий кражу. Надо же: зеленый свет.
Дверца отомкнулась, и передо мной открылась достаточно широкая вентиляционная шахта. Я все еще надсадно дышала, подавляя невесть откуда взявшиеся рыдания, когда в ухе снова всплыл Лютер:
– Ты непривычно тиха, Джек… Поделись, что у тебя на уме?
Лютер
Ее ответ он полностью упускает из внимания: в данный момент его взгляд прикован к плоскости экрана, на котором по бетонным пустошам бродит пара нарушителей. Слоняется вот уже сутки.
Сейчас они близятся к складу, ко всему месту действия, к Джек.
Этим надо заняться. Незамедлительно.
Но оставить Джек он пока не может.
Во всяком случае, сейчас, на подходе к одному из его самых любимых кругов ада.
Джек
Я более-менее пришла в себя и успокоилась, применив методику дыхания для беременных, которому меня обучали на том единственном занятии, что мы посетили с Фином. Вообще, это был трехнедельный курс, но мы на него не вернулись после расспросов о моем возрасте, да еще когда одна девка поинтересовалась, не подали ли мы заявку в Книгу рекордов Гиннесса.
Теперь казалось, что все это было так давно.
Черт возьми, это как будто происходило с кем-то другим, в иной жизни.
Мысли о прошлом, о Фине я оттолкнула и полезла дальше.
Карабкаться, будучи беременной, было все равно что делать все остальное, будучи беременной: шло медленно и трудно. Но я продолжала двигаться, вытряхнув по пути последние из затесавшихся в одежду центов.
В конце маршрута я распахнула решетку и подалась вперед. Высунула голову. Выглянула наружу.
С потолка на шнуре свисала голая лампочка – единственный источник света.
Это помещение было вдвое больше предыдущего, и я растерянно прикинула, как же мне теперь спуститься, но тут взгляд остановился на вделанных в стены железных скобах. До них вполне можно было дотянуться, а сами они спускались на три метра до пола.
На одной из стен виднелась черная дверь с вделанным рядом в стену блоком клавиш. У противоположной стены вертикально стоял какой-то гробообразный предмет, судя по виду, из цельного железа или стали. Я ухватилась за ближнюю скобу и не без усилия выпросталась из воздуходува. Затем я переместила ноги на одну из скоб пониже, при этом некрасиво хрюкнув (хорошо, что этот конфуз не слышал никто, кроме шпионящего за мной психопата).
Четыре шага, и я уже стояла на полу, напоминающем металлическую решетку.
Одежда на мне все еще не просохла после душа под водостоком; надо сказать, я основательно продрогла. Однако эта комната была теплее остальных.
Да не просто теплей, а гораздо.
Может, приближается обморок?
Подойдя ближе, я оглядела клавиатуру и дверь. Затем повернулась и через комнату прошла к тому похожему на гроб предмету.
Темно-серый металл, гладкий и в общем-то непримечательный, если не считать его гробообразной формы, новой на вид таблички, а также прорези на уровне головы, откуда (я невольно вздрогнула) на меня смотрели глаза.
– Кто здесь? – спросила я, осторожно подступая на шаг.
Глаза смотрели на меня неотрывно, не мигая, с какой-то унылой кротостью… и тут до меня дошло, что в них нет жизни.
Слепые и недвижные, они принадлежали мертвецу.
Я отступила на несколько шагов, чтобы прорезь стала чуть видней из-за верхнего света. Там под глазами различалось изуродованное лицо. По щекам тянулись полосы запекшейся крови. Что примечательно, внутри различался строгий воротничок клирика.
Лютер убил священника и запер его в железном гробу.
Зачем?
В тот момент, когда я пыталась рассмотреть табличку, меня снова окутал прилив внутреннего жара. Этих наплывов я натерпелась еще по ходу своей беременности, но такого, чтобы на лбу бисеринами высыпал пот, со мной еще не бывало.
На табличке ниже прорези значилось:
КРУГ 6: ЕРЕСЬ
Больше ничего – ни кода, ни сопроводительных цитат.
Наплыв зноя делался все несносней. Пекло не только лицо; жар словно волнами всходил откуда-то из-под меня.
Я отошла от гроба, превозмогая головокружение, которое обычно предшествует тепловому удару.
От моей ветровки в буквальном смысле шел пар.
Тут мое внимание привлек пол. Точнее, кое-что под его решеткой.
Там, внизу, обозначились концентрические круги. Вначале мутно-лиловые, они постепенно вишневели и наконец сделались грязновато-оранжевыми, вроде конфорок на электропечи.
А жара все прибывала, превращая этот склеп в духовку – черт, да это и была она. Уже шипели, испаряясь, жидкости, заполняя воздух запахом мяса, которое начинало поджариваться.
Я кинулась к клавиатуре.
Все растущий зной путал мысли и не давал сконцентрироваться.
Так, в прошлой комнате шифра на табличке не было, но сработал соответствующий полицейский код. Ну а какой код может быть для… неимоверной жары?
Поджог?
Смахнув с глаз пот, я набила «447». Красный свет.
Жара росла все сильней, набирая разгон. Мельком оглянувшись, я увидела, что лицо священника в гробу лижут языки огня. Вонь горелого человеческого мяса заливала ноздри своей смрадной липкостью.
А ну-ка введем код пожара.
Его я из-за давности успела подзабыть, но вспомнила довольно быстро.
«904». Красный сигнал.
Ладно. А что, если «пожарная тревога»? «1170»?
Попробуем.
Снова мигнул красный огонек. У меня уже, кажется, коробились подошвы, а к запаху паленого подмешивался еще и запах жженой резины.
«1171». «Пожарная сводка».
Опять красный. Да чтоб тебя!
Оранжевый цвет набирался огнистости, и это я чувствовала теплом своих высохших носок и набрякшими ступнями.
Должно быть, ты что-то упускаешь из виду.
Выбравшись на середину пола, я повторно изучила взглядом комнату, в то время как дым, изливаясь из гробовой щели, как из кадила, своей смрадной едкостью першил у меня в носу.
Чего же, чего во всем этом недостает?
Вблизи я тот гроб уже оглядывала, но может, изначально что-то проглядела на входе.
