Он свалился с Лютера, а мир вокруг закружился воронкой и стал таять.
Лютер
С кряхтением взгромождаясь на четвереньки, он напряженно высматривает, куда улетел «глок». Вон он, в нескольких метрах отсюда.
Первым делом надо добить Фина, если тот еще сам не околел. По крайней мере, обездвижить.
Но получается, если сбежал Фин, то мог сбежать и Гарри. Подонки.
Лютер встряхивает головой, роняя носом кровь и сопли. От боли череп тупо пульсирует, но сейчас не до этого.
Джек что-то орет, причитая по своему ненаглядному.
Надо бы срочно…
В комнату врывается Гарри, а с ним – невероятно – Херб; но сейчас даже не до удивления.
Всё в Лютере – весь его мир, жизнь – сосредоточено на возвращении пистолета. Есть ствол, будет и контроль.
Тогда игру можно будет продолжить.
А она должна продолжаться.
Это же труд его жизни. Его шедевр.
Как же не довершить задуманное.
Снова вопли.
На него кто-то несется. Но Лютер уже нагибается за «глоком», и улыбка в момент обретения ствола возвращается на его расквашенные губы.
Вот он оборачивается и начинает суматошно палить с одной руки, а другой размахивает своим неразлучным клювастым ножом.
Джек
Это было хуже всего того, что со мной намеревался проделать Лютер, усаживая в кресло. Видеть, как падают мои друзья – сначала Фин, затем под градом пуль Гарри, а следом рухнувший на колени Херб.
Все это было выше моих сил. Я орала, тщетно силясь вырваться из пут. У Лютера в итоге кончились патроны, и он, сунув «глок» себе за пояс, начал подбираться к Гарри. Со своим ножом.
– Макглэйд, черт тебя дери! Поднимайся! – надрывалась я. Но Гарри не шевелился.
Между тем Лютеру оставалось до него каких-то три метра. Затем два.
Он подбирался неторопливо. С улыбочкой.
Ему это доставляло удовольствие.
– Гарри!!!
– Джек…
Шепот, совсем рядом. Я обернулась: возле кресла сидел Фин. По полу следом стелился кровавый след.
Он подобрался к пульту и нажал на кнопку. Руки-ноги у меня в секунду оказались свободны.
– А ну покажи себя, – тихо сказал он мне.
У меня буквально чесались руки. Прямо с кресла я плюхнулась на четвереньки, выискивая, чем бы вооружиться.
А вот и оружие, под стулом. Пустая бутылка из-под пива.
«Сэм Адамс Черри Уит». Самое то.
Ухватив бутылку за горлышко, я двинулась крадучись.
Лютер уже сгибался над Макглэйдом. Но я его все же опередила.
В удар, какими бьют гольфисты, я вложила все. Весь свой страх. Всю боль. Весь гнев.
И не только.
У Лютера я кое-чему научилась. Хотя и не тому, что хотел преподать мне он.
Для того, чтобы знать, как нужно ценить своих друзей, в Лютере я не нуждалась. Как и для того, чтобы повысить свою самооценку. Или для того, чтобы стать хорошей матерью. Он меня не сломил. А просто научил тому, что до него уже знал Ницще.
То, что нас не убивает, делает нас сильней.
Бутылка треснула по харе не хуже биты заправского бейсболиста.
Битое стекло так и хряснуло. Вместе с зубами.
Он кулем завалился набок. Я выхватила у него нож. И сверху уперлась ему коленом в грудь.
– Сделай это, – вяло выговорил он. Там, где у него раньше жили зубы, теперь сидели осколки бурого стекла. – Вот ты и стала, как я, Джек. Убей меня.
Меня изнутри бередил гнев. Убей? Вот так возьми и отпусти на тот свет? А те люди, которых ты, изверг, бессчетно прикончил? А мои друзья и то, что ты с ними учинил? Ну уж нет.
Стиснув зубы, с предельно напряженными мышцами, я поднесла нож ему к горлу.
Когда-то, целую жизнь назад, у меня был шанс убить опаснейшую психопатку, но вместо этого я ее арестовала. Надела наручники. Звали ее Алекс Корк. За свое великодушие я тогда дорого заплатила: она сбежала и разразилась еще одной чередой убийств.
Но я не сожалела. Я не такая, как Алекс. Или Лютер.
Я не убийца.
– Не была такой, как ты, и не собираюсь, – сказала я, откидывая нож. А затем схватила его за волосы и как следует припечатала мордой о бетонный пол.
– Убивать я тебя, Лютер, не буду, – сказала я ему, повторяя целебную процедуру, – а вот где мой ребенок, ты мне расскажешь.
В третий раз я шибанула его так, что у него глаза полезли на лоб, а зрачки закатились к макушке.
Затем я сверху подошвой притоптала его к полу, а обыскав, нашла у него в карманах несколько пластиковых завязок – весьма кстати. Ими я связала закрученные за спину руки. Крепко. Для верности тремя такими штуковинами. А еще четырьмя прикрепила ноги к металлической ножке того самого кресла для пыток.
Вот так-то. Чтобы этот психопат меня больше не донимал. Теперь донимать его буду я, пока он не отдаст мне мое дитя.
Я подковыляла к Гарри. Пощупала ему пульс: уверенный.
Осмотрела на предмет повреждений и увидела, что у него кровоточит голова.
Опасаясь худшего, я раздвинула ему колтун волос на макушке. Пуля ее царапнула, оставив борозду. Еще бы миллиметр, и… Но она отскочила от толстенной черепушки.
Перешла к Хербу, потрогала пульс у него: слабый. Еще бы: два выстрела в живот.
На прикосновение к ранам Херб протяжно застонал.
– Ничего, я вызову помощь, – подбодрила я его.
Херб в ответ слабо улыбнулся:
– Джек Дэниэлс снова спасает друзей.
– Это мы еще разберемся, кто кого спас. Когда отсюда вылезем.
Дальше была очередь Фина.
Он сидел, притиснув ладонь себе к боку. Но при виде меня он улыбнулся:
– Сразу видно, моя женщина.
Пульс у него был слабым.
– Фин, я так сожалею. Обо всем.
– Как ребенок?
У меня в глазах защипало от слез.
– Красавица. Глаза твои.
Он потянулся, беря мою ладонь:
– Мы ее отыщем.
Я кивнула, чувствуя у себя в горле ком.
– Я люблю тебя, Фин. Очень-очень.
– И я тебя, хорошая моя.
– А я вас всех! – обозначился очнувшийся Макглэйд. – Даже тебя, толстожопина.
Каким-то образом мы все умудрились встать на ноги и похромать, опираясь друг на дружку, со стонами; все до единого избитые, простреленные, остро нуждающиеся в медицинской помощи.
