Что касается церкви, Лазарус был уверен, что увидит там кого-нибудь из своих. И предчувствия его подтвердились в первое же воскресенье; впрочем, увиденное расстроило его куда больше, чем преждевременное – на три года до срока – появление здесь.
Он увидел мать и на миг принял ее за одну из своих сестер-близнецов, но тут же сообразил, в чем дело: ведь Морин Джонсон Смит фактически была не только его матерью, но и матерью этих девчонок. Тем не менее он был потрясен и смог успокоиться, только прослушав несколько гимнов и длинную проповедь. Он старался не смотреть на мать, а только исподтишка разглядывал своих братьев и сестер.
С тех пор он дважды встречал мать в церкви и уже смотрел на нее спокойно; он даже понимал, каким образом облик этой хорошенькой молодой матроны совмещается с его поблекшим воспоминанием. Но он вряд ли узнал бы ее, если бы Ляпис Лазулия и Лорелея Ли не были так на нее похожи. Он (совершенно нелогично) рассчитывал увидеть пожилую женщину, какой была мать, когда он оставил дом.
Но совместное посещение церкви не привело к знакомству с ней или его братьями и сестрами, несмотря на то что пастор представил Лазаруса прихожанам. И он продолжал ездить в церковь на автомобиле, ожидая дня, когда можно будет вежливо предложить подвезти мать с отпрысками домой, через шесть кварталов отсюда на бульвар Бентон; весной часто идут дожди.
Относительно забегаловки же он не был уверен. Да, Дедуля ходил сюда – десять или двенадцать лет спустя, – но было неясно, посещал ли он это заведение, когда Вуди Смиту еще не исполнилось пяти.
Лазарус осмотрел «Немецкую пивную», заметил, что ее название в одночасье переменилось на «Швейцарский сад», и вернулся в игорный дом. Все бильярдные столы были заняты; Лазарус пошел в другой зал, где стояли карточный стол, еще один бильярд и столы для шахмат или шашек. Бильярд был занят – но можно было поиграть во что-нибудь другое, делая вид, что ничего не смыслишь в игре.
Дедуля! Его дед в одиночестве сидел за шахматным столиком. Лазарус тут же узнал его.
Не дрогнув, он спокойно направился к стойке с киями. Поравнявшись с шахматным столиком, он чуть замедлился, бросив взгляд на доску. Айра Джонсон поднял голову – и как будто узнал Лазаруса: хотел что-то сказать, но передумал.
– Простите меня, – начал Лазарус, – я не хотел мешать вам.
– Ничего страшного, – проговорил старик. (Сколько же ему лет? Лазарусу он казался сразу и старше и моложе, чем ему следовало быть. И еще – меньше ростом. Когда же он родился? За десять лет до Гражданской войны.) – Корплю над шахматной задачей.
– Во сколько ходов?
– Вы играете?
– Немного.
Лазарус помолчал и добавил:
– Дедушка научил. Но давно не приходилось играть.
– Может быть, сыграем?
– Если вам не жаль тратить время на неумелого игрока.
Айра Джонсон взял черную и белую пешки и спрятал руки за спину, а потом выставил вперед кулаки. Лазарусу достались черные.
Дедуля начал расставлять фигуры.
– Моя фамилия Джонсон.
– А я Тед Бронсон, сэр.
Они обменялись рукопожатием. Айра Джонсон двинул королевскую пешку на четвертое поле, Лазарус сделал ответный ход.
Они играли молча. На шестом ходу Лазарус заподозрил, что дед играет одну из партий Стейница
[80]; к девятому ходу он в этом уже не сомневался. Воспользоваться ли комбинацией, которую обнаружила Дора? Нет, это нечестно: конечно же, компьютер играет лучше, чем человек. Лазарус сосредоточился, пытаясь по возможности не прибегать к тонким разработкам Доры. И получил мат на двадцать девятом ходу белых, и ему показалось, что партия при этом в точности соответствовала той, которую Вильгельм Стейниц выиграл у какого-то русского. Как там его звали?.. Надо спросить у Доры.
Он махнул маркеру и хотел расплатиться, но дед отодвинул его монету и сказал, что сам заплатит, после чего обратился к маркеру:
– Сынок, принеси нам две сарсапариллы. Вы не против, мистер Бронсон? Можно послать мальчишку к Гансу за пивом, это в соседнем доме.
– Сарсапарилла подойдет, спасибо.
– Хотите реванш?
– Надо перевести дух. А вы крепкий игрок, мистер Джонсон.
– Мр-р-мф! А вы говорили, что играть не умеете.
– Дед учил меня, когда я еще был очень мал, но потом много лет играл со мной каждый день.
– Можете не рассказывать, у меня у самого есть внук, с которым я играю. Он еще не ходит в школу, но я жертвую ему только коня.
– Быть может, он сыграл бы со мной?
– Мр-р-мф! Если вы пожертвуете ему слона. – Мистер Джонсон заплатил за выпивку и дал мальчишке на чай никель. – А чем вы занимаетесь, мистер Бронсон? Если я вправе поинтересоваться.
– Конечно. У меня собственное дело. Покупаю и продаю. Немного заработаю – немного и потеряю.
– Ах вот как. И когда же вы собираетесь продать мне Бруклинский мост?
– Извините, сэр, его я отгрузил на той неделе. Могу предложить «испанских узников».
Мистер Джонсон кисло улыбнулся.
– Предложи мне что-то, чего я не знаю.
– Мистер Джонсон, если я признаюсь, что являюсь завсегдатаем игорного дома, вы позволите мне сыграть в шахматы с вашим внуком?
– Может, и да, может, и нет. Ну что, расставляем? Теперь ваша очередь играть белыми.
С первого хода перехватив инициативу, Лазарус медленно, но осторожно копил силы. Дед играл столь же осмотрительно, не оставляя дыр в своей обороне. Они не уступали друг другу, и Лазарусу пришлось потратить сорок один ход и изрядно попотеть, чтобы превратить преимущество первого хода в мат.
– Будем отыгрываться?
Айра Джонсон покачал головой.
– Более чем на две партии за вечер я не способен. Это мой предел. Благодарю вас, сэр; вы прекрасно играете в шахматы… для неумелого-то игрока. – Он отодвинул назад кресло. – Пора мне возвращаться в стойло.
– Идет дождь.
– Я видел. Постою в дверях и подожду трамвая до Тридцать первой.
– У меня автомобиль. Почту за честь довезти вас до дому.
– Что? Не стоит. Вообще-то я живу в квартале отсюда, а если чуточку промокну – не беда.
(Скорее, в четырех, и ты насквозь вымокнешь, Дедуля.)
– Мистер Джонсон, мне все равно надо заводить мой драндулет, ведь я тоже собирался домой. Я могу подбросить вас куда угодно; я люблю ездить. Короче, через три минуты я подъеду к входу и просигналю. Если вы выйдете – хорошо, если нет – значит вы предпочитаете не ездить с незнакомцами, я не обижусь.
