– Не нужно таких церемоний. Где ваш автомобиль? Я пойду с вами.
– Прошу вас, оставайтесь здесь. Зачем нам обоим выходить под дождь? Я выйду сбоку, в переулок, и буду у бордюра раньше, чем вы дойдете до двери. – (Лазарус решил проявить упрямство: Дедуля чуял мышь лучше любого кота. Теперь он будет гадать, зачем этому Теду Бронсону здесь гараж, если он утверждает, что живет далеко. Плохо. И как ты выкрутишься, дружок? Придется насвистеть деду полные уши, иначе не попадешь к нему в дом – это к себе-то домой! И не встретишься с остальными членами своего семейства. А ведь сложная ложь ненадежна – Дедуля сам тебя этому учил. Но и правда бесполезна, а молчать тоже незачем. Как собираешься решать эту проблему? Ведь Дедуля так же подозрителен, как и ты сам, и едва ли не вдвое проницательнее.)
Айра Джонсон поднялся.
– Спасибо вам, мистер Бронсон; я буду ждать вас у двери.
Когда Лазарус завел свой форд-ландо, он уже успел наметить тактические ходы и долгосрочную политику: а) придется немного покататься, чтобы машина стала мокрой; б) не следует вновь пользоваться этим сараем; лучше пусть украдут этот лужеход, чем в твоем прикрытии появится дыра; в) когда будешь отказываться от сарая, проверь, есть ли у «дядюшки» Даттельбаума старый набор шахматных фигур; г) следи, чтобы твое вранье не было противоречивым; зря ты ляпнул о том, кто научил тебя играть в шахматы; д) говори по возможности правду, пусть она будет звучать не слишком выгодно – но, черт побери, придется отрекомендоваться найденышем… а у них не бывает дедов, – а то придумаешь еще что-нибудь, на чем можно засыпаться.
Когда Лазарус нажал на клаксон, Айра Джонсон быстро подошел к машине и уселся.
– Ну, куда теперь? – спросил Лазарус.
Дед объяснил, как добраться до дома его дочери, и добавил:
– Хорошенькая машинка, драндулетом не назовешь.
– Я неплохо подзаработал… Бруклинский мост – штука дорогая. Поворачиваем на Линвуд или едем прямо?
– Как знаете. Раз уж вы успели отгрузить мост, расскажите мне о своих «испанских узниках». Надежное вложение?
Лазарус сосредоточенно вел машину.
– Мистер Джонсон, я так и не сказал, чем зарабатываю на жизнь.
– Это ваше право.
– Я гоняю шары.
– Это ваше дело.
– И после этого позволяю вам платить за себя. Нехорошо.
– Подумаешь! Тридцать центов плюс никель на чай. Минус пять центов, в которые мне обошелся бы трамвай. Итого с вас пятнадцать центов. Если вас это смущает, бросьте мелочь в чашку слепого. А я за такие деньги съездил в дождливую ночь на автомобиле с шофером. Дешево за такую поездку, авто – не грошовый омнибус.
– Очень хорошо, сэр. Признаюсь, мне понравилась ваша игра, и я рассчитываю снова сразиться с вами.
– Я тоже получил удовольствие. Приятно играть с человеком, который заставляет тебя пораскинуть мозгами.
– Благодарю вас, а теперь позвольте, я все же отвечу на ваш вопрос должным образом. Да, я гонял шары, обдирая простаков, но это было в прошлом. А теперь я занимаюсь другим: понемногу покупаю, продаю – не Бруклинский мост, конечно; что же касается «испанских узников», я опробовал их на себе. А сейчас подвизаюсь на сырьевом рынке – фьючерсы на зерно и тому подобное… И еще операции с ценными бумагами. Но я не собираюсь вам ничего предлагать, я не брокер, не продавец – напротив, я сам действую через брокеров. Да, кстати, я не консультант. Не раздаю советы за деньги. Дашь человеку хороший, по твоему мнению, совет, и он потеряет свою работу, а потом будет винить вас. Поэтому я таким не занимаюсь.
– Мистер Бронсон, я не намеревался расспрашивать вас о ваших делах, с моей стороны это было бы назойливо. Я просто по-дружески поинтересовался.
– Дружеский разговор есть дружеский разговор, поэтому я постарался дать прямой ответ.
– И все-таки я вел себя назойливо. Мне незачем знать ваше прошлое.
– Совершенно верно, мистер Джонсон, у меня нет прошлого, я просто гонял шары.
– В этом нет ничего плохого, такая же игра, как и шахматы, только сплутовать труднее.
– Ну… кое-что из того, что я делал, можно считать плутовством.
– Вот что, сынок, если ты нуждаешься в отце-исповеднике, могу сказать, где его найти. Я не гожусь для такой роли.
– Прошу прощения.
– Не хочу казаться прямолинейным, но у тебя явно что-то на уме.
– Да ничего особенного. У меня действительно нет прошлого. Никакого. Я хожу в церковь, чтобы встречаться с людьми… честными и респектабельными, с которыми человеку безродному в другом месте не встретиться.
– Мистер Бронсон, у всякого есть хоть какое-то прошлое.
Лазарус свернул на бульвар Бентон и потом только ответил:
– Только не у меня, сэр. О, конечно, я где-то родился. Спасибо тому человеку, который позволял мне звать себя дедушкой, и его жене… у меня было хорошее детство. Но их давно нет, а я даже не знаю, почему меня зовут Тедом Бронсоном.
– Выходит, ты сирота?
– Скорее всего. К тому же, видимо, незаконнорожденный. У этого дома? – Лазарус нарочно остановился раньше.
– У следующего, там, где свет над крыльцом горит.
Лазарус немного проехал и снова остановился.
– Что ж, приятно было познакомиться с вами, мистер Джонсон.
– Не торопись. А эти люди, Бронсоны, которые позаботились о тебе, где они жили?
– Фамилию Бронсон я принял сам. Просто решил, что так звучит лучше, чем «Тед Джонс» или «Тед Смит». Возможно, я родился в южной части штата. Но даже этого не могу доказать.
– Так ли? Когда-то я был врачом. В каком же графстве?
(Я знаю, Дедуля, что ты был врачом, поэтому следует быть осторожным.)
– В графстве Грин. Я не могу утверждать, что родился там, просто мне говорили, что меня взяли на воспитание из сиротского дома в Спрингфилде.
– Ну тогда не я помог тебе появиться на свет; мне пришлось практиковать немного севернее. Мр-рф. Не исключено, что мы можем оказаться родней.
– Да? То есть я хотел сказать, не понимаю, доктор Джонсон.
– Не зови меня доктором, Тед, я отказался от этого титула, когда перестал принимать роды. Твоя внешность сразу поразила меня. Дело в том, что ты как две капли воды похож на моего старшего брата Эдварда, который был инженером в Сент-Луи и Сан-Франциско, но как-то раз отказали воздушные тормоза, и он завершил свою ничтожную жизнь. Мне известно, что у него были дамы сердца в Форт-Скотте, Сент-Луисе, Уичито и Мемфисе. С чего бы ему пренебрегать Спрингфилдом? Так что вполне возможно…
Лазарус ухмыльнулся:
– Выходит, я могу звать вас дядюшкой?
– Как хочешь.
– Пожалуй, рановато. Как бы там ни было, все равно доказать ничего нельзя. Но иметь семью – дело хорошее.
