А может, жениться снова и подарить Бака невесте в качестве свадебного подарка?.. Интересная идея, но все здешние говардианцы уже переженились и еще не успели обзавестись дочерьми подходящего возраста – к тому же все скрывали свое происхождение, они все ждали, когда планету заселят настолько, чтобы Семейства могли открыть здесь клинику. Так безопаснее. Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Гиббонс избегал говардианцев, все они избегали друг друга в обществе посторонних… И все же жениться снова было бы неплохо. Вот взять хоть Семейство Меджи – на самом деле они Барстоу, – у них подрастают две или три девицы. Быть может, стоит заглянуть к ним как-нибудь?
Он был доволен собой и сыт: яичница наполняла желудок, а коварные планы – голову: одновременно он раздумывал, где бы сыскать женщину, способную разделить его энтузиазм и дополнить собственным. Эрни знал нескольких дам, способных разделить его энтузиазм, но в это время суток они были недоступны, и кавалерийские наскоки тут бесполезны. Ему нужно было только это, ничего серьезного он не планировал. Нечестно обещать что-нибудь эфемерке, какой бы милой она ни была – особенно если она по-настоящему мила.
Банкир Гиббонс вышел на окраину городка и уже собрался повернуть назад, когда заметил дым, подымающийся над домом поодаль. Там живут Харперы. Точнее, жили, поправился он, пока не перебрались подальше, а теперь этот дом занимает Бад Брендон и его жена Марджи, симпатичная молодая пара со второго корабля. С одним ребенком? Кажется, да.
Зажечь очаг в такой день? Мусор, наверное, жгут…
Э нет, дым валил не из трубы!
И Гиббонс бросился к дому.
Когда он добрался до дома Харперов, полыхала уже вся крыша. Лазарус остановился и попытался оценить ситуацию. Как и у большинства старых домов, у дома Харперов не было окон на первом этаже, единственная дверь открывалась наружу и прилегала плотно – так строили в те времена, когда всюду кишели прыгуны и драконы.
Открыть эту дверь значило еще сильнее раздуть полыхающее пламя.
Он не тратил времени на раздумья: эта дверь должна оставаться закрытой. Обегая дом вокруг, он приглядывался к окнам на втором этаже, прикидывая, как подняться наверх с помощью лестницы или чего-нибудь еще. Есть ли кто-нибудь внутри? Неужели у Брендонов нет даже веревки с узлами на случай пожара? Наверное, нет: хорошие веревки завозили с Земли, они обходились в девяносто долларов за метр, и Харперы о такой ценности не позабыли бы.
Вот окно с открытыми ставнями, вверх струится дым…
Он крикнул:
– Эй! Кто-нибудь есть дома?!
В окне показалась фигура и что-то бросила ему.
Он автоматически подставил руки, подхватил и перекатился по земле, чтобы смягчить удар, – и еще в воздухе заметил, что́ ему кинули. Маленький ребенок…
Гиббонс поглядел вверх и заметил руку, перевесившуюся через подоконник. Но тут крыша обрушилась, рука исчезла. Гиббонс быстро поднялся, держа на руках маленького… нет, это была девочка – и торопливо зашагал прочь от места трагедии. Едва ли в бушевавшем огне кто-то мог остаться в живых; приходилось только надеяться, что хозяева умерли быстро, и Гиббонс постарался не думать об этом. Он бережно прижал ребенка к груди и спросил:
– Милая, с тобой все в порядке?
– Наверное, – ответила девочка серьезным тоном, – но маме ужасно плохо.
– Маме сейчас уже очень хорошо, дорогуша, – ласково произнес Гиббонс, – и папе тоже.
– Правда? – Дитя повернулось на его руках и попыталось посмотреть на горящий дом.
Он приподнял плечо.
– Правда. – И, крепко держа ее, направился в город.
На полпути им встретился Клайд Лимер, восседавший верхом на Баке. Клайд остановил мула.
– Вот вы где! Банкир, я хочу поговорить с вами.
– Потом, Клайд.
– Вы что, не понимаете? Мне нужны деньги. Все лето не везет – теряю все, к чему ни прикоснусь…
– Клайд, заткни хлебало!
– Что? – Лимер как будто только сейчас заметил ношу банкира. – Эй! А это не ребенок ли Брендонов?
– Да.
– Так я и подумал. А как насчет займа?..
– Я же велел тебе заткнуться. Банк не одолжит тебе ни доллара.
– Но послушайте! По-моему, общество должно помочь фермеру, которому не повезло. Если бы не мы, фермеры…
– Нет, это ты послушай! Если бы ты работал столько же, сколько говоришь, тебе не пришлось бы жаловаться на «неудачу». У тебя даже в стойле грязно. Мм… Сколько хочешь за своего скакуна?
– За Бака? Э, я Бака не собираюсь продавать. Но вот что, банкир, у меня есть предложение. Вы человек добрый, хоть и грубиян, и я знаю, что вы не хотите, чтобы мои дети умерли с голоду. Бак – имущество ценное, и, наверное, его можно заложить за… примерно… ну, скажем, примерно за…
– Клайд, если ты действительно желаешь добра своим детям, перережь себе глотку. Тогда люди усыновят их. Никаких ссуд, Клайд, – ни доллара, ни дайма, но я куплю Бака у тебя прямо сейчас. Называй цену.
Глотнув, Лимер помедлил.
– Двадцать пять тысяч.
Гиббонс направился к городу.
– Двадцать тысяч! – поспешно сказал Лимер.
Гиббонс не отвечал. Лимер объехал банкира и встал перед ним.
– Банкир, вы берете меня за горло. Восемнадцать тысяч – и считайте, что вы обокрали меня.
– Лимер, я ничего не краду у тебя. Если хочешь – выстави его на аукцион, а я приму в нем участие, если пожелаю. Как по-твоему, сколько дадут за него на аукционе?
– Хм… тысяч пятнадцать.
– Ты так полагаешь? А я – нет. Я скажу, сколько ему лет, не заглядывая в зубы, и сколько ты заплатил за него у корабля. Я знаю, что себе могут позволить здешние и сколько могут заплатить. Ну, решай – он же твой. Только имей в виду, что, сколько бы ты за него ни назначил, все равно придется платить десять процентов аукционеру; даже если мула не продадут. Но это твое дело, Клайд. А теперь убирайся с дороги; я хочу поскорей принести девочку в город и уложить в постель, ей пришлось нелегко.
– Ага… а сколько вы дадите?
– Двенадцать тысяч.
– Ну знаете, это грабеж!
– Можешь не соглашаться. Предположим, на аукционе ты получишь за него пятнадцать тысяч долларов, тогда на руки тебе выдадут тринадцать тысяч пятьсот. Но если аукцион оценит его всего в десять тысяч – а это я нахожу более вероятным, – ты получишь лишь девять тысяч. Пока, Клайд, я тороплюсь.
– Ну хорошо… тринадцать тысяч.
– Клайд, я уже назвал свою цену. Тебе часто приходилось иметь со мной дело, и ты знаешь: если я сказал «все», значит все, торговаться бесполезно. Но если добавишь седло, уздечку и ответишь мне на один вопрос, я утешу тебя еще пятью сотнями.
– Какой вопрос?
