– Он еще спрашивает, какие деньги! Судя по бухгалтерским книгам, у тебя тысячи тысяч долларов. Твоя собственная торговая фактория имеет доходный баланс в миллион. Кроме того, я знаю, что ты получаешь залоговые платежи с трех или четырех дюжин ферм и в течение года не выдал ни одной ссуды. Вот тебе одна из основных причин для жалоб, Эрни. Поэтому выборные и решили действовать: деньги в банк стекаются, а из него ничего не выходит. Денег не хватает повсюду. Итак, говори: куда ты их дел?
– Сжег, – с улыбкой ответил Гиббонс.
– Что?!!
– А что? Куча росла, становилась слишком большой, и, хотя у нас здесь не слишком много воров, я не решился держать деньги вне сейфа. Ведь их могли бы украсть. Поэтому последние три года, как только в банк поступали деньги, я их сжигал, чтобы чувствовать себя спокойно.
– Боже милостивый!
– В том-то и дело, Герцог, что это просто бумажки.
– Как бумажки? Это деньги!
– А что такое деньги, Герцог? У тебя есть с собой? Ну, скажем, десятидолларовая бумажка? – Уорвик с потрясенным видом протянул Гиббонсу одну бумажку. – Прочти, Герцог! – велел Гиббонс. – Не обращай внимания на красивую печать и шикарную бумагу, которую здесь еще не научились делать, – прочти, что на ней написано.
– На ней написано, что это десять долларов.
– Так оно и есть. Но самое главное – там написано, что банк примет твою банкноту по номинальному достоинству в качестве выплаты долга банку. – Гиббонс извлек из сумки тысячедолларовую банкноту – Уорвик с ужасом следил за его движениями – и поджег ее, потом вытер пальцы о стул. – Пустая бумажонка, Герцог, пока она у меня в руках. Но если я пускаю ее в оборот, она становится долговой распиской, которую я должен беречь. Подожди-ка, запишу номер серии; я учитываю то, что сжигаю, чтобы знать, сколько еще осталось в обращении. Достаточно много – но я могу сказать тебе с точностью до доллара, сколько именно. А вы собираетесь признавать мои долговые расписки? Кстати, о долгах перед банком. Кто будет их получать? Ты или я?
Уорвик казался озадаченным.
– Эрни, я не знаю. К черту, ведь я механик по профессии. Но ты же слыхал, что они говорили на собрании.
– Ага, слыхал. Люди, даже весьма смышленые в других вещах, всегда ожидают чудес от правительства. Давай-ка закроем эту железку, отправимся в «Уолдорф», возьмем пивка и поговорим.
– …или должна быть, Герцог, простой учетной службой и кредитной системой, в которой средства обмена стабильны. Еще немного – и ты будешь разорять людей: грабить Петера, чтобы заплатить Павлу.
Герцог, я всеми силами старался поддерживать стабильность доллара, удерживая на постоянном уровне основные цены, в частности на семенную пшеницу. В течение двадцати лет фактория Обдираловки платила одну и ту же цену за первоклассное семенное зерно, а потом продавала его за те же самые деньги, порой даже в убыток себе. Семенное зерно не слишком-то пригодно для денежного обеспечения, оно может иссякнуть. Но у нас нет пока ни золота, ни урана, а какая-то база для денежного обращения необходима.
А теперь смотри, Герцог. Когда ты откроешь свою сокровищницу, или правительственный центральный банк, или как его ни назови, на тебя начнут давить. Снижай процентные ставки. Увеличивай денежную массу. Гарантируй фермеру высокие цены на то, что он продаст, низкие – на то, что покупает. Но что бы ты, брат, ни делал, тебя будут обзывать еще худшими словами, чем меня.
– Эрни, ничего другого мне не остается – ты знаешь, как это делается, значит тебе и быть общественным казначеем.
Гиббонс расхохотался от души:
– Ты рехнулся. Я страдал этой головной болью более двадцати лет, а теперь твоя очередь. Раз хватанул мешок, так и держи его. Если я снова подставлю свою спину, мы добьемся одного: линчуют нас обоих.
Произошли перемены. Элен Мейбери вышла за вдовца Паркинсона и стала жить с ним в небольшом новом доме на ферме, где работали теперь двое его сыновей. Дора Брендон стала директором начальной школы, по-прежнему называвшейся «Школой миссис Мейбери». Эрнст Гиббонс отошел от банковских дел и сделался номинальным компаньоном в «Универсальном магазине Рика», а его собственные амбары лопались от товара, припасенного для «Энди Джи». Ему хотелось, чтобы корабль не опоздал, поскольку на новый налог приходилось тратить деньги, отложенные для торговли, а инфляция съедала покупательную силу этих денег. Торопись, Зак, а то нас разорят!
Наконец в небе Новых Начал появился корабль, и капитан Заккур Бриггс спустился с первой партией четвертой волны поселенцев. Почти все они оказались немолодыми. Но Гиббонс воздерживался от комментариев, пока партнеры не остались одни.
– Зак, где ты отыскал эти ходячие трупы?
– Зови это благотворительностью, Эрнст. Это звучит лучше, чем то, что произошло на самом деле.
– А что случилось на самом деле?
– Капитан Шеффилд, если вы хотите еще раз отправить свой корабль к Земле, будьте добры сами заниматься этим делом. Я туда больше не полечу. Землянин, достигший семидесяти пяти лет, официально «умирает». Его наследники делят его имущество. Он лишается права собственности. У него отбирают продовольственные карточки, любой вправе убить его – просто ради удовольствия. Этих пассажиров я взял не на Земле; это беженцы, находившиеся в Луна-Сити. Я взял их столько, сколько смог, – никаких там пассажиров на диванчике в кают-компании: или холодный сон, или ничего. Я настаивал, чтобы мне заплатили оборудованием и лекарствами, но холодный сон позволил мне снизить цены. Кажется, мы ничего не потеряли. А если нет, так у нас остались вложения на Секундусе; мне удалось сохранить наши деньги. Я так думаю.
– Зак, ты слишком переживаешь. Сделаем деньги, потеряем деньги – какая разница? Главное – насладиться процессом. Скажи, куда мы теперь направляемся, – и я начну подбирать груз, потому что его почти в два раза больше, чем мы можем взять на борт. Пока ты будешь грузиться, я ликвидирую то, что увезти не удастся, и вложу полученные деньги. То есть оставлю говардианцам. – Гиббонс задумался. – Значит, в ближайшее время клиника здесь не появится?
– Думаю, что так, Эрнст. И говардианцам, которым требуется омоложение, лучше лететь с нами. Мы доберемся до Секундуса сразу или этапов за шесть – это смотря как полетим. Но ты-то полетишь? Как твоя проблема? Что стало с девочкой? С маложивущей.
Гиббонс усмехнулся:
– Не надейся, сынок, я не позволю тебе положить на нее глаз; я тебя прекрасно знаю.
Прибытие капитана Бриггса заставило Гиббонса на три дня прекратить ежедневные поездки с Дорой Брендон. На четвертый день, когда Бриггс на пару дней вернулся на корабль, он подъехал к школе к концу занятий.
– Ну как, покатаемся?
Дора улыбнулась:
– Ты же знаешь, я всегда рада. Подожди полминутки, пока переоденусь.
Они выехали из города. Гиббонс, как обычно, ехал на Бьюле, Дора – на Бетти. Бак был оседлан, чтобы не обижать мула, но седло оставалось пустым; теперь на нем ездили изредка, в особых случаях – он достиг вполне преклонного для мула возраста.
