– Ты меня любишь?
– Да.
– Твоя любовь такая же большая, как Техас?
– Больше, – отвечала она.
– Большая, как все Соединенные Штаты?
– Еще больше.
– Как весь мир?
– Больше, чем целый мир! Если собрать всю любовь в мире, ты увидишь, как сильно я тебя люблю. Огромной-преогромной любовью! – сказала мама.
Отец исполнил мамину просьбу, подарив мне часы на шестнадцатилетие. С того дня я носил их не снимая.
Вскоре после смерти мамы я объявил отцу и бабушке, что хочу стать врачом. Когда меня спрашивали в школе, кем я хочу работать, я всегда отвечал одно и то же. Я хотел лечить людей, таких как моя мама. Время пролетело незаметно. Я окончил колледж, поступил на медицинский факультет.
– Стать врачом в память о маме – что может быть лучше! – восклицала тетушка.
– Лечить людей – как это благородно! – твердили друзья семьи.
От их ожиданий мне становилось не по себе. Все надеялись, что я стану врачом в память о маме. Однако за три месяца практики я насмотрелся на страдания и смерть, а после недели под руководством доктора Гёрца подумал: а не ошибся ли я в выборе профессии? Если говорить начистоту, то каждый раз, когда при мне умирал человек, из меня будто вынимали душу. Я словно возвращался в то утро, когда умерла мама. Я часто чувствовал себя в больнице, будто случайно забредший туда чужак.
Открыв глаза, я вспомнил, что пора возвращаться к работе. Мы собрались у палаты следующего по списку пациента, и Мика – еще один студент-третьекурсник – вышел вперед и прочел вслух первую страницу карты больного. Он перечислил пульс, кровяное давление, частоту сердечных сокращений, результаты кардиограммы, снятой предыдущим вечером. Мику мы в шутку называли выскочкой – он первым отвечал на вопросы, первым вызывался сделать анализ, лез с ответами о чужих пациентах и доводил нас до белого каления. Выскочками таких студентов начали называть задолго до того, как мы поступили в медицинский. Мы с Уильямом переглянулись, принимая от Мики ксерокопии страниц из учебника с описанием ангиопластики. Сегодня это была уже двенадцатая страница от Мики. Предыдущие одиннадцать мы незаметно оставили по пути в мусорных корзинах. Мы с Уильямом страдали молча. Ничего не поделаешь: выскочки вечны.
Следующей пациенткой была Хелен Уэйман. Женщина пятидесяти двух лет с жалобами на боли в груди и с заболеванием межпозвонковых дисков в шейном отделе. Я обследовал Хелен, когда она поступила в больницу менее суток назад. Стоя у палаты, я просмотрел новые записи о ее состоянии. Когда мы входили к пациенту все вместе, студентам полагалось держаться позади, смотреть и слушать, что скажет руководитель группы. Однако мне захотелось поздороваться с моей больной.
– Доброе утро, Хелен, – сказал я, останавливаясь у ее постели. – Дочь принесла вам вязание? Надеюсь, вас это подбодрит. – Доктор Гёрц посмотрел на меня. – Что вы вяжете? – спросил я.
– Одеяльце для внучки. Она у меня уже третья. Я каждой связала по одеяльцу. Малышка родится через неделю или две.
Я повертел одеяло в руках.
– О, да вы и имя ее здесь вышили! – Доктор Гёрц с нетерпением ждал, когда я закончу разговор. – Давайте послушаем ваше сердце. – Я послушал сердцебиение и пульс. Похоже, я чересчур задержался. – Сейчас заведующий отделением вас тоже послушает. – Я отошел в сторону, уступая место руководителю.
Проверяя сердцебиение и пульс, доктор Гёрц расспрашивал Хелен о детях и внуках, где они живут, как давно она замужем и вяжет ли мужу теплые тапочки на зиму. Она смеялась, а я смотрел, как доктор Гёрц завоевывает симпатии пациента. Выходя из палаты, я похлопал Хелен по плечу и сказал, что загляну к ней попозже.
Когда мы шли с Уильямом в столовую, у меня на поясе зазвонил пейджер. Я бросился в палату к Хелен. Она все еще сжимала в руках недовязанное одеяльце. Рядом с ней сидела ее дочь Мэри, на последних месяцах беременности, явно очень взволнованная.
– Как вы себя чувствуете, Хелен? – спросил я.
– Да вот, спина разболелась, – ответила она, наклонившись вперед и потирая поясницу.
Я помог ей сесть поудобнее.
– Вы долго лежали без движения. Гораздо дольше, чем обычно. Возможно, позвоночным дискам это не нравится. Как вам в таком положении? Удобнее?
Она помолчала, прислушиваясь к ощущениям.
– Да, спасибо. Уже лучше.
– Так значит, с ней ничего серьезного? – спросила Мэри.
– Скорее всего, воспаление межпозвонковых дисков. Но мы хотим проверить все как следует, – ответил я, подавая Хелен вязание. – Почти готово? Вы быстро вяжете.
– Дня через два закончу, – улыбнулась она.
Я вышел из палаты и направился на сестринский пост, хотел попросить дежурную проследить за Хелен и вызвать ординатора, но в коридоре до меня донесся крик Мэри.
– Помогите!
Медсестра обогнала меня и первой влетела в палату. Когда я вошел, она крикнула:
– Вызовите доктора Вашти!
Я беспомощно смотрел, как Питер увозит Хелен в операционную. Мне велели оставаться на месте и зайти к остальным пациентам по списку.
Осмотрев всех, я бегом бросился на два этажа выше – в операционную. Возле лифта стоял Питер.
– Как все прошло? Где Хелен Уэйман? – воскликнул я.
– Умерла несколько минут назад, – ответил Питер.
Не может быть. Несколько минут назад Хелен вязала детское одеяльце.
– Что произошло?
– Она умерла. Расслаивающаяся аневризма аорты, – сказал Питер.
Перед нами раскрылись двери лифта, но я не мог сдвинуться с места, ноги не слушались. Питер шагнул в лифт и придержал для меня дверь.
– Натан, ты идешь?
Я молча смотрел на него. В голове крутились разные мысли. Если Хелен умерла от расслаивающейся аневризмы аорты, значит, спина у нее болела от разрыва в аорте, а воспаление межпозвоночных дисков совершенно ни при чем.
– Она пожаловалась на боли в спине. Я решил, что это межпозвоночные диски. Я как раз шел на сестринский пост…
Питер кивнул, прерывая мой поток слов.
– Понимаю. Зная ее историю болезни, я предположил бы то же самое, – произнес он.
Я молча шагнул в лифт.
Когда доехали до нужного этажа, мы вышли и вместе направились к отделению кардиологии.
– Хелен давно страдала от болей в спине, Натан. И ее состояние было гораздо хуже, чем мы предполагали. Иногда ничего нельзя сделать. Сегодня выдался как раз такой случай.
Проходя мимо палаты, в которой недавно лежала Хелен, я увидел, как медсестра собирает ее вещи. Я прислонился к стене в коридоре и уперся ладонями в колени, пытаясь восстановить дыхание. Мне вдруг вспомнилось, как в первые недели практики в хирургическом отделении к нам доставили молодого человека, который попал в аварию. Ему было двадцать семь лет. Правая рука у него едва держалась, изрезанная автомобильными стеклами. Чтобы спасти руку и восстановить поврежденные нервы, пострадавшего сразу отвезли в операционную.
