«Однако, — думал Перрено, — император Карл умел-таки извлекать из этой торгашеской страны порядочные суммы. Но король Филипп не пользуется здесь популярностью. Генеральные штаты обсуждают каждый гульден, каждый дукат, прежде чем отдать их своему государю. Необходимо сломить такое упорство, заставить непокорные головы склониться. И булла папы поможет этому. Вольнолюбивые упрямцы узнают из нее, что страна их покроется сетью новых епархий
[6]. В каждой епархии будет по девяти преданных трону и церкви епископов — целый отряд „духовной стражи“. Такое нововведение позволит следить за каждым шагом любого нидерландца. А благодаря исповеди даже помыслы его станут известны властям. Кто посмеет тогда не покориться?.. Но до поры до времени булла должна оставаться строжайшей тайной».
Третье послание было на легком французском языке. В нем меж шутливых строк давались искусно скрытые приказы агенту при парижском дворе. Агент послан в столицу Франции, чтобы сообщать в Брюссель каждую хоть сколько-нибудь подозрительную фразу, услышанную при дворе.
Перрено, как всегда, был доволен собой. Кончив диктовать, он отпустил секретарей и прошелся по кабинету, шелестя шелком сутаны. Скоро епископская сутана, он уверен, сменится кардинальской.
Стук в дверь нарушил сладостную тишину покоя.
— Войдите!
Дверь отворилась. Зашуршала тяжелая парча портьеры. Показалась стройная юношеская фигура в темно-коричневом форменном камзоле.
— А-а… — ласково протянул епископ. — Юный дворянин ван Гааль, новый паж его величества! По своей или монаршей воле, дитя мое?
Остановившийся на пороге Генрих низко поклонился и подошел под благословение.
— Его величество изволил приказать передать лично вашему преосвященству этот пакет.
Давая благословение, мягкая, теплая рука Перрено коснулась лба Генриха. Тот поцеловал ее и снова поклонился, собираясь уйти.
— Куда же так поспешно, сын мой? Быть может, его величество требует немедленного ответа. Подождите здесь. Вот вам румяные, как щечки фламандских девушек, персики. А вот и бокал легкого, здорового вина. Не краснейте, дитя мое. Вино веселит душу, если не злоупотреблять им. Ваши соотечественники хорошо знают и умело пользуются этим его свойством.
Генрих конфузливо сел на край бархатного, затканного серебром кресла.
Епископ вскрыл пакет. Филипп пересылал ему донесения лондонского посланника при дворе вступившей только что на английский престол Елизаветы Тюдор. Донесения были пронумерованы и подшиты самим королем, чтобы ничья посторонняя рука не касалась их.
— Видите, сын мой, — заговорил снова Перрено, — как милостив государь: он доверяет вам важные государственные бумаги.
Генрих посмотрел на любезного прелата и сказал с огорчением:
— Вы ошибаетесь, ваше преосвященство. Я не сумел до сих пор завоевать расположение и даже внимание его величества. Государь смотрит на меня почти как… — Он не договорил фразы и пылко прибавил: — А мне хотелось бы так много высказать!..
— Но его величество, — улыбнулся Перрено, — увозит вас, кажется, вместе с собою в Испанию?
— Да, чтобы определить в свиту его высочества дона Карлоса, принца Астурийского.
— В свиту инфанта? Будущего монарха величайшего в мире королевства! Перед вами карьера, юный друг мой!
— Ваше преосвященство слишком добры. У меня нет таланта делать карьеру. Для этого надо иметь обширный ум и более обширные познания.
Перрено положил руку на плечо Генриха. Холодные бриллиантовые четки задели щеку юноши.
— Ум? — медленно повторил прелат. — Да-а! Ум необходим всегда. Но его можно развить, а познания — приобрести.
Лиловатый отсвет сутаны падал на лицо епископа, и Генриху не было видно, как голубые глаза бургундца внимательно рассматривали его.
— Ум и познания? — еще раз повторил Перрено. — Но главное все же чутье. Чутье, как у охотничьей собаки. Там, в Испании…
Генрих невольно перебил:
— Я мечтал остаться на родине и быть прикомандированным к штату принца Оранского.
Рука епископа соскользнула с плеча Генриха, сверкнув гранями четок. Как будто не расслышав, Перрено вкрадчиво сказал:
— Сейчас вам следует лишь довериться опыту старших, сын мой, и угождать, угождать. Вот, например, — он сел рядом, — его величество недостаточно хорошо знает своих новых подданных… ваших сородичей. Вы могли бы быть полезны его величеству и безусловно заслужить его благоволение сведениями…
Генрих поднял недоумевающий взгляд. Что хочет ему внушить милостивый епископ?
Но Перрено оборвал на полуслове и стал вновь изучать донесение короля. Король сообщал об окончательном выборе своего заместителя в Нидерландах. Всех нидерландских вельмож он решительно отвергал, остановившись на своей сводной сестре Маргарите, герцогине Пармской, ученице знаменитого Лойолы
[7]. Дух императора-отца будет ее руководителем в трудном деле управления дерзкой страной, а былые наставления великого иезуита не останутся, конечно, бесплодными.
Итак, герцогиня Пармская… Епископ задумался. Вот, значит, с кем ему придется делить власть. Тем лучше — герцогиня одинока в Нидерландах. Никто еще не успел вкрасться в доверие к этой мужеподобной женщине, лихой охотнице, но смиренной католичке.
Епископ присел к столу и написал почтительный ответ, уведомляя, что явится, как обычно, при первом солнечном луче. В конце записки епископ советовал Филиппу увезти с собою в Испанию «залогом верности» герцогини ее сына, Александра Фарнезе. Кончив писать, Антуан Перрено протянул Генриху бумагу и с подчеркнутой приветливостью произнес:
— Спешите, дитя мое, вручить эту записку до полуночной молитвы его величества. Надо оберегать здоровье и покой великого человека, призванного самим Богом на столь высокий и тягостный пост.
Генрих ушел сбитый с толку. Что-то осталось недоговоренным в дружеских, казалось, советах всесильного епископа. Но что?.. И почему его преосвященство умолчал о принце Оранском?
— Нет, мальчишка не сможет быть полезен! — прошептал Перрено, когда за Генрихом затворилась дверь.
«Три веселых челнока»
Микэль пристрастился к кабачку «Три веселых челнока», где в первый раз, много месяцев назад, он так сытно пообедал в день приезда короля и торжества по случаю победы Эгмонта.
Хозяйка кабачка, Франсуаза, еще не старая, пышущая здоровьем вдова, была расторопная и опрятная фламандка. Молоденькие служанки ее, Роза и Берта, хлопотливо сновали между столами, покрытыми белыми полотняными скатертями. Шутникам-посетителям не надоедало поддразнивать добродушную хозяйку:
