Крутом заулыбались.
— Ромеро остался очень доволен обедом, которым его угостила жена сенатора Геррита… — добавил бургомистр.
— Я их видел сейчас, — объявил регент Вульфсхаген. — Они ходят чуть ли не в обнимку по площади и беседуют, как давнишние приятели.
— Не знаю, понравилась бы эта дружба штатгальтеру… — не открывая глаз, произнес Кранкгофт.
— Тс!.. Тс!.. Молчите!.. Разве можно сейчас вспоминать об Оранском? — возмутился регент. — Это имя — масло на огонь испанцев!..
— Дайте им уйти с миром, и мы объясним, почему впустили Ромеро, — сказал со вздохом Ламберзоон.
— Голыми руками не очень-то защитишь город!.. — не унимался регент. — А Сонуа, ставленник принца в северной Голландии, прислал нам слишком мало пороха, — больше обещаний. Хоть бы одного лишнего солдата, хоть бы один червонец или старое, поломанное орудие!.. Наши посланные вернулись от него ни с чем.
— Стыдно упрекать Сонуа! — остановил его строго Ламберзоон. — Где он мог взять солдат и оружие, когда вся страна опять порабощена?
— Неправда!.. — вскочил Кранкгофт. — Северная Голландия и Зеландия все еще твердо держатся!..
— Тише!.. Тише!.. Пастор что-то говорит.
Все обернулись, ища знакомое лицо реформатского священника Матейса Коорна. Он стоял в дверях в своей темной суконной одежде, белый как мел.
— Что случилось?
— Граждане… — прозвучал среди наступившей тишины голос Коорна, — нас обманули… Нас собрала под эти своды сама смерть… Испанцы изменили своему слову. Наши дома грабят, наших жен и дочерей позорят…
Из груди бургомистра вырвался стон. Он бросился, расталкивая всех, к выходу.
Море голов колыхнулось, и люди с воплями негодования двинулись за ним. Дальше ряды смешались, навалились на передние и смяли их.
Бургомистр один из первых увидел, как руки Матейса Коорна взметнулись в воздухе, а по лицу разлилась широкая струя крови. Ламберзоон понял, что попал со всеми в западню.
Испанцы с грохотом вломились в церковь. Они дали залп по безоружной толпе и бросились на нее с кинжалами. Резня в тесном пространстве была короткой. Через несколько минут мозаичный пол стал липким от крови. Груда тел завалила всю церковь. Здание подожгли, оставив гореть мертвых и умирающих…
Испанцы гонялись за горожанами, как охотники за дичью. Пойманных после долгих издевательств убивали.
Город подожгли со всех концов. Спасшихся от огня и дыма закалывали шпагами, других рубили топорами.
Бургомистра Ламберзоона до утра пытали, чтобы добиться выдачи несуществующих сокровищ.
Гортензиуса почему-то пощадили. Его оставили на пороге сгоревшего дома, шепчущего бессвязно и глухо:
— Они дали рыцарское слово, Гена… Рыцарское слово… А ты не поверила, глупая, и повесилась на чердаке… Рыцарское слово не помогло и Мартину… Он был такой большой и полный, наш добряк Мартин… Да… Они оставили мне на память сердце сына… А где она, наша мать?.. Где Таннекен?.. Где постреленок Пьеркин?.. Эй, Таннекен, готовы ли твои пирожки с дроздами?..
Старый кот Тирль с подпаленной шерстью боязливо шмыгнул мимо хозяина и спрятался за черными, обуглившимися бревнами дома. Обезображенный, истерзанный труп хохотушки Таннекен лежал головой вниз в колодце.
Снег шел и таял на горячей от пожарища земле.
Ледяная крепость
Иоганн вышел на палубу своего корвета и оглянулся.
Белесоватая мгла, густая, точно войлок, окутывала небо и лиман. Туманными тенями казались соседние корабли. Солнце, повисшее над мачтами, напоминало яичный желток в молоке. Оно одно и указывало на время дня. Звуки, едва успев родиться, сразу же глохли в снежных сугробах. Плотный пар от дыхания вился у губ. Белыми фестонами спускалось с рей кружево инея. Небывалый завороженный призрачный час!..
Бездействие угнетало. Небольшая эскадра гёзов замерзла вблизи Амстердама, где, как стервятник, притаился герцог Альба. Остаток жизни отдал бы Иоганн, если бы смог захватить, подобно Брилле, этот важнейший оплот врагов в Голландии. Но неожиданный мороз разом сковал воды лимана, и эскадра, сжатая льдами, неподвижно лежала в снегах, словно разбитая параличом.
Иоганн бродил по палубе, осматривал пушки, проверял вахту, спускался в каюту, расталкивал угрюмо сидевшего там Рустама и снова шел наверх. Томительное бездействие!.. Оторванность от всего мира!.. Что там происходит, на родных берегах?.. Уже много дней на кораблях ничего не слышали о движении врага. От Оранского тоже не было известий. Иоганн знал, что южные провинции все в руках испанцев. Он знал, что после падения Монса и бегства в Перонн Оранский больше не надеялся на помощь владетельных друзей. Распустив остаток армии, принц отправился в Голландию, в верный его делу Энкхёйзен. От двадцатитысячного войска при нем осталось всего семьдесят всадников. Он приехал в Голландию и, посещая город за городом, совещался с магистратами и горожанами. Тонкий, изощренный ум этого политика искал новых путей борьбы. Одно из таких совещаний происходило в Гарлеме.
У Иоганна сжималось сердце, когда он думал о Гарлеме — своей второй родине. Там была его семья. Живы ли они все?.. Сочиняет ли маэстро по-прежнему вдохновенные гимны?.. Не забыла ли его госпожа Бруммель?.. Сам он вспоминал их последний разговор слово в слова. Воспоминание согревало его, как ласка. Не вышла ли замуж рассудительная Эльфрида?.. И стала ли степеннее с годами пылкая девочка Ирма?.. Как забавно просила она его не уходить в те последние милые Святки, когда у них гостили Гортензиусы! А как они?.. Какой стала застенчивая Гена?.. Что добродушный сластена Мартин?.. Чудесные, памятные дни!
Иоганн снова спустился в каюту и решительно сказал Рустаму:
— Полно хмуриться, словно филин в дупле! Растолкай всех этих сурков, что залезли на койки, как в норы. — Он показал на спящих товарищей. — Буди их всех до одного!.. Мой приказ на сегодняшний день: всем на лед размять кости, расправить плечи, надышаться морозного ветра, чтобы дух захватило…
Рустам не понял приятеля. После взятия Брилле сам адмирал де ла Марк повысил Иоганна в чине, и Рустам обязан был его слушаться, по строгому корабельному уставу. Он неохотно поднялся с привинченного к полу табурета и принялся молча стаскивать с гёзов плащи и одеяла.
Матросы бранились, потягивались и вразвалку шли к трапу.
Иоганн придумал небывалую забаву. Он приказал выстроить ледяную крепость и украсить ее, на манер антверпенской, статуей Альбы.
— Чем мы хуже южных провинций? — говорил он. — Пусть и у нас будет такое же чудо искусства!
Голубая прозрачная крепость выросла, как в сказке, — с башнями, зубчатыми стенами, бойницами, подъемным мостом. В воротах на ледяном возвышении установили огромную фигуру сатаны с хвостом и рогами, с высунутым языком из обрывка красной тряпки, с углями на месте глаз, с мочальными усами и бородой.
