Рустам старался больше всех. Казалось, он забыл свои тяжелые думы и весь загорелся, украшая мантию сатаны снеговым орнаментом. Снова, как в былые годы, он отдался работе со страстью художника. Как странно было ему лепить из этого податливого жгучего материала! Как он не похож на привычную глину! Как стынут и синеют пальцы — они перестают слушаться. А Рустам упрям и настойчив — он должен быть доволен сам и пока не верить похвалам товарищей.
Но мороз все же сильнее его, рожденного в солнечной Валенсии. Рустам расправляет спину и, прищурившись, смотрит на чудовищную фигуру в белой роскошной мантии. Его хлопают по плечам, толкают, валят в снег, стараясь согреть.
— Замерзнешь, Черномазый!..
— Ишь, разукрасил дьявола, что родного брата!..
— Дорого бы дал тебе Альба за такую отделку!..
Рустам уже не смотрит на ледяную статую. Он заметил вдали темное пятно… Оно медленно приближается, то скрываясь за сугробами, то снова появляясь… Черные глаза зорки и внимательны. Гёзы заметили тоже. Иоганн взбегает на вал крепости и, заслонившись от солнца, тоже всматривается в непонятное пятно.
— Человек! Клянусь корветом, это человек! И он пробирается сюда!
Все уже ясно видели мужчину, шагавшего среди сугробов прямо к эскадре.
— Клянусь теплым попутным ветром, это не шпион! Он не прячется, а смело топает к нам. Э-эй! Эй!.. Ни шагу ближе, не то будем стреля-ать!..
Шумной толпой гёзы сбежали с вала и бросились навстречу к незнакомцу.
Покрасневшее от мороза лицо, чуть тронутое оспой. Немного лукавые, умные глаза под тенью меховой шапки. Белые крепкие зубы, открытые в широкой улыбке. Где и когда Иоганн видел этого человека?..
— Ну-ка, — говорит незнакомец окружившим его гёзам, — покажитесь. Нет ли тут, в вашем ледяном замке, одного разноглазого?..
Иоганн спрятался за спину Рустама.
— Есть у нас и разноглазые, есть и черномазые, — смеясь, отвечали гёзы.
— Бросьте шутки шутить! — нахмурился пришедший. — Я к вам не в гости шел через полыньи и заторы. Коли разноглазого нет среди вас, может найдется на другом корабле…
— Зачем он тебе?..
— Это я ему самому скажу.
— Ну, есть у нас один разноглазый, да, может, не тот?
— Может, не тот, — согласился незнакомец и засмеялся.
Где Иоганн слышал этот голос?.. Неужели снова неожиданная встреча, как с Генрихом ван Гаалем?.. Улыбка, улыбка!.. И этот смех, полнозвучный, густой, как органный аккорд… Органный аккорд?.. Да!.. Да!.. Гарлемский собор!.. Маэстро!.. Его святочный гимн… Починка органа…
— Как ваше имя? — шагнул Иоганн к пришельцу.
— Больно скор, приятель, — остановил его тот. — Теперь имя говорят не с первого спроса.
— Так скажите со второго, — отвел его в сторону Иоганн. — А впрочем, я знаю: Питер… Питер… Питер Мей!.. — разом выплыло в его памяти. — Столярный мастер из Алькмаара, знакомый Ламберта Гортензиуса, ректора Латинской академии в Нардене!.. Так?
Улыбка сбежала с лица пришедшего. В глазах вспыхнула бешеная ненависть. Потом глаза померкли, и он сказал глухо и печально:
— Сними шапку перед мучениками Нардена.
Иоганн отступил:
— Му-че-ни-ками?.. Что… случилось… с Нарденом?..
— От Нардена остались одни стены. На месте Зютфена — пустырь.
Иоганн сорвал шапку, не говоря ни слова, взял Мея за руку и повел к себе в каюту. Там он сказал:
— Рассказывай все по-порядку. Я Разноглазый.
Питер Мей рассказал Иоганну о создавшемся положении.
Оно было хуже, чем когда-либо.
— Нидерландам, — говорил Мей, — грозит или паление в бездну рабства, или смертельная схватка с врагом.
Иоганн сидел, охватив руками колени, и думал. Что делать им, связанным по ногам и рукам ледяными оковами?.. Бросить корабли и двинуться в Лейден, где, по словам Мея, начали собираться добровольческие войска патриотов?.. Но ведь с кораблями они сила. Недаром взятие Брилле было поворотным днем в борьбе. И, если бы не ночь Варфоломея, не предательство вероломного союзника — французского короля, может быть, теперь родина праздновала бы уже полную победу. Зачем принц Оранский надеется всегда главным образом на иностранные войска?.. Могут ли иноземцы вложить в дело освобождения чужой им страны весь жар своего сердца?.. Нет, только сами нидерландцы, эти мужественные, упорные в труде люди, столько вытерпевшие за долгие мучительные годы, найдут в себе неисчерпаемые силы для окончательной борьбы со злом, неправдой и насилием. Видно, все же в чем-то прав и Рустам, когда говорит: «Принц всегда останется принцем, и его больше потянет к своим, чем к простому народу». Но время не терпит, надо спасти хотя бы север. Питер Мей глядел на Иоганна, куря трубку. Какой, однако, вышел ладный боец из этого белоголового, звонкоголосого парня, которого он видел семь лет назад на Святках в Гарлеме!..
— Что же не спросишь, почему я искал именно тебя? — сказал он помолчав. — Я был в Сассенгейме, в теперешней главной квартире принца, что на южном конце Гарлемского озера. Знаешь?
Иоганн кивнул головой.
— Там я встретил лучших наших людей. Они все съезжаются к принцу. Ну так вот, там с ним и старый вояка Швенди, и твой маэстро Бруммель.
— Маэстро?.. — Иоганн схватил Мея за отворот куртки. — Все ли у него живы, здоровы в семье?
— Он дал мне на всякий случай записку к тебе — а вдруг и впрямь отыщу Разноглазого.
— Чего же вы не дали ее сразу?.. — спросил Иоганн.
Он нетерпеливо ждал, пока Мей, отложив трубку, подпарывал подкладку шапки и вытаскивал свернутый лист бумаги. На пол упала еще какая-то крохотная записка.
— А это что?..
Мей засмеялся:
— Эта бумажка не один уже год ищет вашу милость по белу свету.
Иоганн поднял истрепанный клочок и прочел:
«Разноглазый, где ты? Без тебя стало скучнее в Гарлеме даже в праздники. Когда я вырасту большая, я пойду тебя искать. Я сразу узнаю тебя по глазам, а ты меня ни за что не узнаешь. Пройдешь, как чужой, мимо. Мама тебя очень любит. А Эльфрида смотрит на одного только Кюрея. Ты его, кажется, не знал еще? Очень он хороший, — может быть, даже лучше тебя. Но тебя я люблю все-таки больше. Папа…»
Дальше крупные, неровные буквы детского почерка наезжали одна на другую, не умещаясь на бумажке, и Иоганну не удалось разобрать даже подпись. Он с нежностью улыбнулся, потом принялся за чтение письма Бруммеля.
Якоб Бруммель сообщал почти все, что уже рассказал Мей. Он советовал неусыпно быть настороже, так как настало время или окончательно погибнуть, или сбросить королевское ярмо. В конце письма он с шутливым укором говорил, что богач Снейс, видимо, остался не слишком доволен тем, что Иоганн не вернулся к ним в дом. «Купец всегда останется купцом, — добавлял маэстро. — Он на тебя сильно рассчитывал. Ну что ж, неплохая для тебя рекомендация, мой мальчик…» А еще ниже с мягким участием и обычной чуткостью упоминал о конце жизни старого Микэля и о смерти Генриха ван Гааля в лагере близ Герминьи.
