Рипперда ответил не сразу.
— Я знаю, с вами готовы пойти не только мужчины, но и женщины. А я помню, чем кончилась одна из таких вылазок-Мы лишились целого отряда лучших воинов.
— Если мы будем бездействовать, смерть придет к нам раньше, чем мы ее ждем.
Рипперда махнул рукой:
— Ступайте, капитан, и постарайтесь выполнить задуманное.
Вылазка была назначена на 25 марта. Тысяча человек из осажденного гарнизона под предводительством Кюрея вышла подземным ходом из города. Испанцы, занятые допросами и казнями пленных, ослабили защиту передовых линий. Гарлемцы появились неожиданно, сбили неприятельские аванпосты, сожгли триста палаток, захватили семь пушек, девять знамен и несколько фургонов провианта. Они благополучно вернулись в город, потеряв только четырех человек. Но среди этих четырех был и Кюрей, смертельно раненный в шею. Он умер через два дня, не приходя в сознание…
А испанцы подводили новые полки и увеличивали с каждым днем число судов на озере. Начались каждодневные схватки на воде.
Время от времени отдельные люди под прикрытием ночи пробирались к городу и передавали осажденным муку и порох. Одна из таких лодок привезла письмо от Ирмы. Девочка писала:
«Я служу у самого принца. Не сегодня завтра произойдет решительное сражение между нашим и их флотом. Не падайте духом. К нам идут люди из Дельфта, Роттердама и Гоуды. Мама и Эльфрида, не плачьте. Мы с отцом спасем вас. Иоганн жив — он бьет испанцев, не пропуская их суда в лиман. Привет тете Кеннау, господину Рипперде и всем, всем в Гарлеме… А у папы нет времени, чтобы написать».
Госпожа Бруммель впервые улыбнулась, целуя неровные, торопливые строчки.
— Девочка не забыла никого… Да хранит Господь ее ласковое, верное сердце!.. — произнесла она шепотом.
— Девочка — настоящий львенок, — улыбалась Кеннау. — Она вернется с отцом в войсках Оранского.
Записка Ирмы зажгла надежду во многих.
В конце мая началось обещанное сражение. Суда подходили вплотную друг к другу — испанцы дрались с солдатами Оранского в рукопашную. Боссю командовал сотней испанских кораблей. Мартин Бранд, адмирал нидерландского флота, имел около полутораста, но меньших размеров.
Гарлемцы не сводили глаз с озера. Пушечные выстрелы с грохотом раскатывались по воде и глухими громовыми вздохами отдавались в городе. Шум далекой схватки долетал до крепостного вала, сплошь усеянного осажденными. Гарлемцы с трепетом ждали результата боя, который должен был решить их участь. Если испанцы осилят флот принца, город неминуемо погибнет.
В конце дня гарлемцы должны были признать, что победа досталась врагу. Часть судов принца была взята в плен, остальные потоплены. Боссю переплыл озеро и захватил принадлежащие голландцам форты. Патриоты были окончательно вытеснены с озера. Городом овладело отчаяние.
— Это начало конца, — сказал почти спокойно Рипперда. — С потерей озера к нам постучалась голодная смерть. Мы продержимся еще недели три, не больше.
Город голодал.
Шатаясь, с лихорадочно горящими глазами, проходила по улицам Эльфрида, подбирая упавших от истощения. В опустевшем доме ей нечего было делать — госпожа Бруммель умерла два дня назад.
Эльфрида зашла навестить близкую ей Кеннау Гасселер. Девушка смотрела и не узнавала прежней Гасселер. Перед нею лежала маленькая, сморщенная старуха.
— Что делается в городе?.. — спросила та едва слышно.
— Люди давно уже не видят хлеба, — отвечала девушка. — Все едят льняное семя и дикую репу. Но и это на исходе.
Через четыре дня Гасселер задала тот же вопрос.
— В госпиталях варят собак, кошек и крыс, тетя Кеннау, — отвечала Эльфрида. — Дети собирают крапиву на кладбищах.
Гасселер закрыла глаза.
— Ирма писала, что к нам придет помощь, не отчаивайтесь.
— А если их опять разобьют?..
— Тогда мы умрем, тетя Кеннау, и наши муки прекратятся.
Кеннау затихла на руках у девушки, как внезапно уснувший ребенок.
Настал день, когда в городе не осталось ни собак, ни крыс, ни мышей. Люди варили лошадиные и бычьи кожи, собирали траву.
1 июля Рипперда, с согласия города, вступил с испанцами в переговоры. Было послано двое горожан. Дон Фернандо приказал их повесить и ответил гарлемцам неожиданной канонадой. Тысяча восемьдесят ядер перелетело через городские стены, разрушая дома, пробивая крыши, осыпая улицы осколками камней.
Последний, хранившийся как ценнейшее сокровище, голубь был выпущен с запиской Оранскому, написанной кровью. На церкви Святого Бавона выкинули черный флаг — сигнал отчаяния, поданный друзьям.
А друзья в это время подвигались к Гарлему. Это была смешанная пятитысячная армия из бюргеров и крестьян. Они везли с собою четыреста фургонов с припасами и семь полевых орудий. В радах волонтеров, с мушкетом на плече, рядом с отцом шла Ирма.
«Скорее, скорее! — торопила ее одна-единственная мысль. — Только бы поспеть вовремя, пока они еще не сдались!»
Армия дошла до привала в Нордвигских лесах, к югу от Гарлема, и остановилась на отдых. В неприятельском лагере было тихо. В полночь командующий отдал приказ идти дальше. Он надеялся провести бойцов мимо спящего противника и освободить город, напав на испанцев врасплох.
Дул ветер с озера. Ирма, дрожа от волнения и холода, старалась идти в ногу с отцом. Тяжелый мушкет оттягивал и натирал ей плечо. Ни Ирму, ни Бруммеля не удивило яркое зарево со стороны Гарлема. Они решили, что это осажденные приветствуют их сигнальными кострами. Армия шла вперед в полной тишине, радуясь удаче.
Утром у ворот города заметили одинокую фигуру мальчика. Он держал в руках белый платок — знак парламентера. Стража опустила мост, и мальчик вошел в город. Лицо его было залито кровью. Его привели к Рипперде.
Мальчик молчал, низко опустив голову.
— Ты от них? Что тебе приказано сказать?.. Что же ты молчишь?
Рипперда приподнял его подбородок и, отбросив со лба волосы, отшатнулся:
— Ирма?!
Из глаз девочки неудержимо текли слезы.
— Они отрезали ей уши и нос!.. — пронеслось по рядам солдат.
— Нас разбили под самым городом… — раздался хриплый стон девочки.
Дорожный посох
В октябрьский вечер того же 1573 года Питер Мей остановился в нерешительности перед одиноким крестьянским домом. Он устал и был голоден. Близилась ночь. По небу ползла огромная черная туча. Ветер гнал с дюн песок. За изгородью сердито лаяла собака.
Мей тревожно взглянул на свой дорожный посох и, решившись наконец, постучал в дверь.
Послышался старческий кашель, стук деревянных башмаков, и на пороге показалась старуха крестьянка.
