— Мы не колдуны, чтобы воевать с морем! — кричали они своим офицерам.
Плотина, по которой шла дорога, начала погружаться в воду. Сотни бегущих стали тонуть в поднимавшейся с каждой минутой воде. Гёзы подплывали к быстро разваливающейся плотине, стаскивали врагов гарпунами в море, потом бросались за ними следом и убивали кинжалами в воде… До Гааги добрались ничтожные остатки зотервудских солдат.
Перед гёзами встал последний грозный оплот испанцев — крепость Ламмен, ощетинившаяся всеми своими пушками.
Герман сидел на крепостной стене Бургундской башни Лейдена. Внизу, у Коровьих ворот, Нордвик, военный начальник города, готовил людей к ночной вылазке, чтобы помочь гёзам взять неприступный Ламмен.
Герман сидел и слушал. Тишина и мрак. Только в ушах свистит ветер.
Но что это?.. Какие-то звуки со стороны Ламмена, как будто говор тысячной толпы. Потом опять тишина… Вот вспыхнула далекая светящаяся точка, другая, третья. Длинная процессия огней во вражеской крепости осветила темную поверхность сплошной воды.
Герман тер глаза, чтобы лучше разглядеть. Огни постепенно померкли и исчезли влево от Ламмена…
«Что это было? — соображал Герман. — Зачем этим чертям понадобилось столько факелов?»
Вдруг с одного конца города до другого прокатился оглушительный грохот и гул. Герман удержался на высоте каким-то чудом. Он вцепился в каменный уступ башни. Сердце его похолодело… Это, наверно, испанцы ворвались в Лейден и будут сейчас убивать, как в Гарлеме… Мальчик сидел, прижавшись к стене башни, и плакал:
— Клерхен!.. Сестренка!.. Они убьют Клерхен!.. Они убьют отца!..
Мрак и тишина снова окутали все непроницаемой пеленой. Зубы Германа громко стучали. Он совсем окоченел на резком ночном ветру. Руки и ноги затекли. Не решаясь спуститься, он прислушивался к тревожным голосам стражи под собой.
На востоке чуть заметно посветлело. Мальчик перегнулся всем телом вниз и вгляделся в темноту. У него захватило дыхание. Вся стена между Коровьими воротами и башней, на которой он сидел, рухнула. Если испанцы еще не вошли в город, то они войдут, как только увидят обвал.
«Господи, что же теперь будет?.. А как же вылазка? А как же суда гёзов?»
Восток медленно светлел. Герман не сводил глаз с Ламмена. Но что это? Он не верил себе. Бледный рассвет озарил грозную крепость, и мальчик не увидел на ней обычных жерл пушек. Он вгляделся пристальнее и вдруг расхохотался:
— Черт возьми, да они удрали!.. Он сразу все разгадал: услышав грохот от падения стены, испанцы решили, что это гремит залп пушек гёзов, и спешно оставили Ламмен.
— Так вот какие огни я видел всю ночь!.. Они удирали в темноте, как зайцы!
Он торопливо спустился по откосу разрушенной стены и побежал со всех ног к опустевшей крепости, чтобы первому из всего Лейдена «занять» ее.
А гёзы в это время готовились к штурму. Ламмен не подавал признаков жизни, и это было особенно подозрительно. Что, если Лейден уже взят ночью? Недаром они слышали такой оглушительный грохот со стороны города.
Иоганн и Рустам смотрели в сторону испанской крепости.
— Что там такое?
По крепостному валу бегала крохотная человеческая фигурка и с ожесточением размахивала руками.
— Что бы это могло значить?.. — не понимал Иоганн.
— Смотри, смотри! — вскрикнул взволнованно Рустам. — Еще кто-то!.. Он идет сюда!
Иоганн увидел, как в их сторону, по грудь в воде, продвигается какой-то человек.
Буазо выслал шлюпку, и загадка разъяснилась. Гонец от лейденцев шел сообщить адмиралу радостную весть: испанцы во главе с Вальдесом бросили Ламмен, испугавшись грохота ночного обвала.
На бруствере
[62] крепости, крича и визжа от восторга, размахивал руками четырнадцатилетний лейденец — первый из всего города заметивший бегство врагов.
В памятное для Голландии утро 3 октября 1574 года на набережных лейденских каналов под оглушительный звон колоколов толпились голодные люди. С судов им перебрасывали хлеб, муку, сыр, мясо.
Рустам широко шагал, огладывая улицы незнакомого города. Он старался представить Лейден в дни мира. Сколько в нем красивых мостов, площадей, высоких зданий, сколько садов!
Многоводный Рейн, о котором он слышал от Иоганна немало древних сказаний, разделялся в городе на широкие протоки и переплетал Лейден причудливой водной сетью.
На углу одной из опустевших площадей мавр натолкнулся на лежавшую на земле девушку.
Маленькая, бледная, она, как уставший ребенок, спала, подложив исхудалую руку под голову.
Рустам наклонился. Лицо девушки не казалось красивым. Но длинные темные ресницы чем-то напомнили ему Гюлизар. В них была щемящая сердце беспомощность и кротость «соловья мавров».
Девушка с усилием приподняла веки. Бахрома ресниц открыла большие голубые глаза. Нет, это не были черные звезды Гюлизар. Это были два светлых озера северных равнин Голландии. С удивлением, как на сонную грезу, смотрела девушка на Рустама. И он улыбнулся. Из-под усов его сверкнули белые ровные зубы. Смуглое лицо со строго сдвинутыми бровями, с темными жгучими глазами стало разом мягким и красивым.
— Кто… ты?.. — прошептала девушка, смотря на мавра, как на видение.
— Гёз! — засмеялся он.
— Гё-ёз!.. — повторила она медленно, и губы ее ответно улыбнулись.
Извещение о конце осады с утра еще летело к Оранскому в Дельфт. Только теперь защитникам Лейдена сообщили, что все свои распоряжения принц отдавал лежа, тяжело больной. Едва встав с постели, он поспешил к освобожденным лейденцам. С ним вместе должны были приехать его старые соратники: Лазарь Швенди и Павел Буис, уроженец Лейдена, руководивший первоначальными работами по открытию шлюзов и плотин.
Саранча
Было уже лето 1576 года.
Жанна, вдова брюссельского булочника Ренонкля, прибежала домой белее своего чепчика. Она услышала на рынке страшную новость: на город шли взбунтовавшиеся испанские войска.
Святая Дева Мария, блаженные Августин и Франциск, вы избавили несчастный Брюссель от двух наместников. Альба уехал по доброй воле, а Рекезенс, слава Христу, помер… Избавьте же столицу и от новой напасти!
Жанна с нетерпением ждала возвращения сына. С мальчишкой тоже беда!.. Становится все непослушнее и непослушнее. И в кого он уродился таким бунтарем? Отец хоть и был вольнолюбив, а все-таки покорялся властям. У Георга же в мыслях только и есть, что Голландия с Зеландией да гёзы с Оранским. От уговоров матери он отмахивается: «Иди ты со своими святыми и попами в Рим целовать папе туфлю!..» Такая у него появилась непочтительная поговорка. Хорошо, что, кроме матери, никто не слышит. Ведь он повторяет самые еретические речи. За них при Альбе вешали, жгли и живыми в землю закапывали, а теперь… Ох, и теперь, видно, будет не лучше, если все эти убийцы и грабители войдут к нам в город…
