Старинная вилла в Ле-Везине — для многих несбыточная мечта. Но если ты живешь один, то случись что-нибудь — и такой дом становится для тебя западней. Сады тут были большие, дома стояли далеко один от другого, так что очень мало шансов на то, что тебя услышат соседи: разве что если ты будешь играть на саксофоне или трубе. Макс этим не занимался, а сейчас бы и не смог этого сделать, даже если бы умел играть на подобном инструменте.
Мари-Элен вернется только через десять дней и сначала удивится, почему все приготовленные впрок кушанья остались нетронутыми, а потом найдет его истлевшее тело перед книжными шкафами.
Наверное, она тогда скажет, что не дело оставлять мужчину одного в доме.
Потом кто-то позвонил в дверь, и Макс, вопреки всем доводам разума, подумал, что это вернулась экономка спасать своего «мсье Пруста». Сейчас она была ему нужна, как никогда в жизни.
Но никто не вставил ключ и не попробовал отпереть замок, и знакомый низкий голос не окликнул его: «Мсье Марше? Вы дома?»
Он приподнялся и изо всей мочи закричал, призывая на помощь, но, видимо, этого никто не услышал. Тогда он вспомнил, что позвонить ему в дверь можно только в звонок, который находится за воротами палисадника, а оттуда до дома изрядное расстояние. Невысокие кованые воротца легко можно было открыть, просунув руку в решетку и нажав изнутри на ручку, но кто же об этом догадается?
«Да, — подумал Макс с долей фатализма, прежде чем снова впасть в полузабытье, — спасти меня может только грабитель».
Солнце уже опустилось совсем низко, и за окном гостиной, выходившим на террасу, которое было приоткрыто, Макс вдруг услышал тарахтение газонокосилки. Он повернул голову к окну и стал вглядываться, что там происходит.
Человек в зеленой спецовке косил траву на лужайке. Никогда еще Макс так не радовался появлению своего садовника. Костариканец Себастьяно, делавший честь научному наблюдению, согласно которому костариканцы — самые счастливые люди в мире, имел собственный ключ от задней калитки и сарайчика в дальнем конце сада, где хранились нужные инструменты, и в том числе газонокосилка.
Вот уже много лет Макс стойко отказывался купить электрическую газонокосилку. Дело было не в скупости — Марше, напротив, был широкой натурой даже в те времена, когда у него было совсем мало денег и он кое-как пробавлялся журналистскими заработками. Дело было в том, что ему просто больше нравился запах бензина и громкое тарахтение мотора. Они напоминали ему детские годы в деревне под Монпелье, где его отец каждую субботу с шумом и треском, сопровождая свои действия громкими ругательствами, самолично запускал мотор газонокосилки, яростно дергая за шнур стартера, после чего ровное тарахтение мотора возвещало о наступлении выходных.
Вот вам и пример бесполезности ностальгии, в некоторых случаях она даже, напротив, могла повлечь за собой опасность для жизни! Лежа на паркете, Макс орал, стараясь перекричать сумасшедшую трескотню, которая ритмическими волнами то удалялась, то приближалась, а в вечернем воздухе повеяло запахом свежескошенной травы.
И вдруг все смолкло.
— Помогите! Помогите! — крикнул Макс еще раз, сколько было сил, в сторону окна в гостиной. — Я тут! В библиотеке!
Он чуть не вывернул шею и увидел, как Себастьяно насторожился и прислушался. Потом нерешительно приблизился и, подойдя к террасе, удивленно посмотрел на столик, на котором стояла не убранная с утра посуда.
— Hola? Senñor Marchais? Hola? Hola?
Несколько часов спустя Макс Марше уже лежал на гладком операционном столе ближайшей частной клиники в Марли, провалившись в благостную, недоступную для боли тьму общего наркоза. Не считая легкого сотрясения мозга и большой поверхностной раны на голове, которую ему сразу зашили, у него были ушибы и сложный перелом шейки бедра.
— Вам удивительно повезло, мсье Марше. Могло быть гораздо хуже. Сколько вам лет? Лучше всего сразу сделаем вам новый сустав, — сказал врач в приемном отделении скорой помощи. — А то вам слишком долго придется лежать. А там — бац! — и нате вам воспаление легких. — Он выразительно вытаращил глаза. — Раньше старички с переломом шейки бедра мерли как мухи. Именно от воспаления легких. А теперь это пустяковое дело. Новый сустав и — бац! — вы уже на ногах! Мсье Марше, надо кому-нибудь сообщить, что вы попали в больницу? Человек, который вас сюда доставил, говорит, что вы живете один. У вас есть родственники?
— Моя сестра. Но она живет в Монпелье, — постанывая, выдавил из себя измученный болью Макс. — Неужели мои дела так плохи?
Одна мысль о том, что в больницу явится обиженная на жизнь Тереза с ее мужем-всезнайкой и избалованным до невозможности сынком, заставила Макса побледнеть.
Мсье «Бац», который на самом деле звался профессором Паскалем, улыбнулся:
— Ну что вы, мсье Марше! Не волнуйтесь! Это рутинная операция. Ничего опасного для жизни! Через два-три часа вы будете как новенький, обещаю вам!
Пока Макс не мог похвастаться, что чувствует себя как новенький. Три дня назад ему сделали операцию, но голова еще страшно трещала, да и бедро болело так, что отдавало в колено. Он лежал под капельницей, с иглой, воткнутой в вену на тыльной стороне кисти, и благодаря этим вливаниям ему все-таки понемногу становилось лучше.
Больничный распорядок, правда, не располагал к скорому выздоровлению. Покоя тут было еще меньше, чем дома, когда там орудовала Мари-Элен. Даже ночью каждые два часа открывалась дверь, ему измеряли давление, меняли флакон с раствором, хватали за руку, брали кровь (излюбленная процедура, которая производилась особенно часто), и если после всего этого пациент еще не просыпался окончательно, в лицо ему светили фонариком, чтобы убедиться, что он не умер.
Что ж, Макс Марше был еще жив, но он не мог спать.
В шесть утра в его палату врывался отряд уборщиц. Прелестные женщины с Берега Слоновой Кости за мытьем пола болтали и хохотали, то и дело тыкая шваброй в ножку кровати.
— Ах, простите, пожалуйста! — говорили они и снова принимались болтать и хихикать, перебрасываясь, как ему казалось, звукоподражательными фразами.
Эти чудесные африканки приходили хорошо выспавшимися. «Немудрено им сохранять хорошее настроение», — сердито комментировал про себя Макс, задаваясь в то же время вопросом, когда же и он сподобится такого счастья.
После отряда уборщиц приходила сестра-практикантка Жюли и с улыбкой вносила немудрящий завтрак с таким жидким кофе, какого он нигде и никогда раньше не видывал. Уходя, она всегда показывала рукой на блюдечко с таблетками:
— Не забудьте, мсье Марше!
Затем приходила палатная сестра.
— Как дела, мсье Марше? Как мы сегодня себя чувствуем? Мы хорошо спали?
— Не знаю, как вы спали, сестра Ивонна, — ворчал Макс. — А что до меня, то я вообще не спал. Да и как можно спать, когда тебе все время мешают.
