Они настороженно прислушались к скрипу ступенек, стонавших под тяжестью увесистой особы. Розали обвела взглядом комнату. В просторной спальне не видно было ни одного укромного местечка, где можно спрятаться, а до чулана возле ванной они уже не успели бы добежать незамеченными.
— Под кровать! — шепотом приказала она, увлекая на пол оторопелого Шермана.
Когда отворилась дверь и в нее пыхтя вошла мадам Бонье — Розали сразу узнала экономку, — она уже никого не застала в спальне, оба скрылись в пыльном мраке спасительного убежища под старинной деревянной кроватью.
Стараясь не дышать, они затаились там, лежа лицом к лицу, как два заговорщика, прижавшись друг к другу так тесно, что между ними едва прошел бы один листок рукописи, и слушая, как бьется сердце в груди соседа. Сблизивший их в неподвижном ожидании момент опасности, казалось, будет длиться вечно. Они прислушивались к шагам экономки и видели, как маячат ее плоские сандалии и толстые икры перед кроватью, пока Мари-Элен с недовольной воркотней поправляла одеяла и простыни, взбивала подушки и укладывала их, как полагается, в изголовье кровати.
Взгляд Розали был устремлен прямо в глаза Роберту Шерману, которые находились перед ней волнующе близко, как, впрочем, и его губы, и мысленно не в первый раз уже (несмотря на неуместность подобных мыслей в сложившихся обстоятельствах) она подивилась необычному цвету его глаз, на который обратила внимание еще при первом появлении Роберта Шермана в своей лавке. Она проглотила комок в горле с таким ощущением мурашек по телу, как будто на нее напал целый муравейник.
Она бы, наверное, очень удивилась, если бы знала, что у приезжего из Нью-Йорка, который безмолвно лежал рядом с ней в темном углу под кроватью, сейчас в голове почти те же мысли, что и у нее: он подумал, что ни у кого не встречал таких глаз, как у Розали Лоран, — глаз цвета полуночной синевы.
Поэтому не было ничего удивительного, что ни один из них не сумел правильно определить, какого рода вибрации вдруг зазвучали между ними.
Заметила их и прислушалась даже мадам Бонье, ее сандалии, повернувшие было прочь от кровати, вдруг остановились, и перед взором Розали предстали подколенные ямки их обладательницы. В комнате отчетливо слышалось равномерно повторяющееся басистое жужжание, похожее на гудение большой жирной мухи.
Розали бесшумно набрала в грудь воздуха и устремила на Роберта укоризненный взгляд. Ее губы беззвучно произнесли слово «идиот», и он изобразил на лице виноватое выражение, как бы прося прощения за то, что переключил телефон на беззвучные звонки, вместо того чтобы вообще его выключить. Она поняла, что он не может достать телефон из кармана, не подняв при этом шума.
По счастью, мысль о том, что какие-то люди могли додуматься до того, чтобы спрятаться под чудесной кроватью Макса Марше работы мастера Гранжа, была для Элен-Мари Бонье настолько невообразима, что не пришла ей в голову.
Она протопала в сторону столика, на котором стояла ночная лампа, поворочала ее и несколько раз щелкнула выключателем.
— Чертова электрика! Хорошо, что я с вечера зашла присмотреть за порядком, — буркнула она, когда жужжание наконец стихло. — По всему дому горит свет, на полу валяются коробки, кругом полный хаос! — Неодобрительно покачав головой, она выключила лампу. — Ну и голова у этого садовника! Даже свет не догадался выключить.
Она нагнулась за коробкой со снимками и письмами, и на какой-то ужасный миг Розали показалось, что вот сейчас экономка обнаружит, где они прячутся.
Она затаила дыхание.
Но у мадам Бонье нашлись дела поважнее. Надо было наводить порядок. Экономка сходила в чулан за стремянкой, взяла с пола коробку и кряхтя поставила на место. На платяной шкаф.
Когда она скрылась в ванной и принялась посыпать раковину чистящим порошком, Розали и Роберт оба, как по команде, выскочили из-под кровати и, сняв обувь, бесшумно сбежали по лестнице вниз.
— Одну секунду! Моя сумка осталась в библиотеке, — шепотом сказал Роберт, когда Розали хотела направиться к выходу.
— Bon, уходим через сад.
Воровато ступая, они вошли в библиотеку и, прокравшись мимо книжных шкафов и диванов, отодвинули стеклянную дверь, а затем снова задвинули ее снаружи.
Когда они убегали через сад, словно Бонни и Клайд после удачного грабежа, и наконец скрылись за стеной гортензий, на Розали напал неудержимый смех.
— Чертова электрика! — воскликнула она весело и, задыхаясь от смеха, оперлась о старую черешню у стены, окружавшей сад.
Роберт согнулся пополам и стоял упершись руками в колени, пока, не выдержав, тоже не расхохотался, стараясь при этом, как и она, не подавать голос.
А затем — Розали впоследствии даже не могла вспомнить, как это получилось, — он поцеловал ее. В этот вечер она записала в голубой книжке:
Самое худшее в этот день:
У Роберта зажужжал его чертов мобильник, когда мадам Бонье стояла рядом с кроватью, под которой мы спрятались. Я чуть не напустила в штаны от волнения. Что было бы, если бы она нас обнаружила!
Самое лучшее в этот день:
Вечерний поцелуй под черешневым деревом, после которого мы оба не сразу смогли опомниться.
— Простите, но я не мог удержаться, — сказал Роберт.
А я, чувствуя, что сердце у меня так и подпрыгнуло и сделало сальто с переворотом назад, сказала:
— Ничего, это, конечно, от пережитого волнения. — И даже посмеялась, как будто поцелуй — это так, ничего не значит.
В машине по дороге домой у нас только и разговоров было, что о сделанном открытии. Мы все гадали, что бы это могло означать. И я все говорила и говорила, чтобы заглушить сердце, так громко оно билось. Тут Роберт сделал какое-то дурацкое замечание, и мы оба замолчали. Наступило неловкое молчание, даже как-то неприятно. Торопливо попрощались у гостиницы. Уже без поцелуев. Я чувствую облегчение, но и немножко разочарована.
Когда я вернулась домой, Рене еще не спал. Он ничего не заметил, да ничего такого и не случилось. Ну, допустила промашку. C’est tout!
[48]
23
Но что-то случилось.
И под этим Роберт подразумевал не те удивительные события, которые начали происходить с тех пор, как неделю тому назад в витрине на улице дю-Драгон он сделал неожиданное открытие. Открытие, которое, как выяснилось в дальнейшем, внесло в его жизнь много сумятицы, выбив его из колеи так, что истинная цель этой поездки (навести ясность в отношении своего будущего в профессиональном и личном плане) отступила куда-то на задний план.
Он имел в виду другое. Этот внезапный, неожиданный, совершенно необдуманный поцелуй среди зачарованного сада в Ле-Везине не шел у него теперь из головы.
