Рене с гордостью презентовал ей коробку с кроссовками («Свободно пропускающие воздух, суперлегкие. Моей любимой ко Дню святого Валентина»).
В марте тоже никто не догадался подарить Розали золотой висячий замочек. А тут уже и апрель на дворе.
Столько раз загадывать — и в результате шиш тебе! Подводя итоги за последние годы, Розали пришла к выводу, что пора, пожалуй, положить конец ребяческому ритуалу и начать вести себя как взрослый человек. И она решила: если и в этом году ничего не произойдет, то она перестанет забираться на Эйфелеву башню.
В воздухе чувствовалось тепло, весна постепенно брала свое. А весна иногда исполняет обещания, которых не сдержала зима.
Эти слова Розали как раз писала на новой открытке, когда снизу вдруг послышался энергичный стук в дверь.
3
Ле-Везине был очаровательным городком, расположенным в излучине Сены примерно в двадцати километрах от Парижа. И сейчас еще чувствуется, что эта местность, относящаяся к региону Иль-де-Франс, в прежние времена была занята лесами, там любили охотиться французские короли. Сюда выезжали импрессионисты, чтобы запечатлеть на холсте нетронутую природу на сонных берегах Сены, и кое-где вдоль дорог в наши дни все оставалось таким же, как во времена Мане и Моне.
За живыми изгородями и каменными оградами виднелись богатые виллы; зеленые луга, парки и тихие озера радовали глаз, а проезжая по старинным тенистым аллеям под столетними деревьями, ты чувствовал, как тебя поневоле охватывает умиротворенный покой. Иными словами, Ле-Везине был идеальным местом для того, кто мечтает о тишине.
«Только какой может быть покой, когда на тебя наседает настырный издатель!» — раздраженно подумал Макс Марше.
Знаменитый детский писатель сидел в это утро у себя за письменным столом перед окном, за которым был виден идиллический сад с большой лужайкой, старым каштаном и черешней, темно-зеленой беседкой и пышными кустами гортензий, как вдруг зазвонил телефон.
Он звонил уже не в первый раз за это утро, и Макс прекрасно знал почему. Уж если этот Монсиньяк что-то забрал себе в голову, от него никакими силами невозможно было отвязаться, как от терьера, вцепившегося тебе в ногу.
Макс Марше расплылся в улыбке. Очевидно, его вопросом шеф занялся самолично. Макс признался себе, что ему это немного льстит.
Сначала ему позвонила некто мадемуазель Мирабо. По-видимому, главный редактор издательства «Опаль-Жёнесс» — отдела детской литературы в издательском доме «Опаль», которому принадлежали права на переиздание его детских книг, они все еще пользовались успехом.
Мадемуазель Мирабо, щебетавшая тоненьким птичьим голоском, была с ним вежлива, но в то же время очень настойчива. Она пробовала все новые заходы, чтобы уговорить его подумать о проекте новой детской книжки.
Макс еле отделался от нее, ответив окончательно «нет». Неужели это так трудно понять?
Ну нет у него желания написать новую книжку. Нет, он не держит в запасе никаких замечательных идей. Нет, дело и не в авансе. Просто ему больше не требуется зарабатывать на жизнь, денег у него и так хватает. Он давно уже не писал детских книг, а четыре года назад, после того как умерла его жена, Макс Марше окончательно удалился из Парижа и отошел от публичной жизни.
Смерть Маргариты была трагическим событием, которое произошло по чистой случайности.
Ничего не подозревая, она шла по улице, направляясь на рынок, как вдруг кто-то внезапно резко распахнул дверцу припаркованной машины, и Маргарита так неудачно упала, что сломала себе шею. Эта роковая случайность так потрясла Марка, что он впал в отчаяние. Жизнь, как и раньше, шла своим чередом, но в ней образовалась ничем не заполненная пустота.
Макс по-прежнему ходил на прогулку по приветливым улицам и паркам Ле-Везине, в хорошую погоду отдыхал в плетеном кресле в тени каштана, любуясь садом, которым увлеченно занималась его жена. Теперь за садом ухаживал садовник.
Остальное время Макс любил проводить за письменным столом, где писал небольшие статьи для сборников и специальных журналов. Или устраивался с книжкой на одном из двух диванов в соседней комнате с камином, где находилась библиотека, там на высоких, до потолка, стеллажах хранились тысячи книг, создавая атмосферу уюта и покоя.
С годами у него пропал интерес к современной литературе. Он предпочитал перечитывать классиков, которыми восхищался в молодые годы и которые, если говорить начистоту, не шли ни в какое сравнение с тем, что нынче расхваливают в издательствах, предлагая читателю как «сенсационные новинки». Да и кто же сегодня еще пишет как Хэмингуэй, как Виктор Гюго или Маркес, как Сартр, Камю или Эльза Моранте! Да и у кого сегодня есть за душой что сказать? Что-нибудь значительное, что завтра же не будет забыто? Сегодня жизнь как бы распространяется вширь, набирает скорость и мельчает, теряя глубину, то же самое, похоже, происходит и с книгами. Хуже всего дело с романами. На вкус Макса, их и так уж понаписано больше чем достаточно. Рынок битком набит банальностями. Сегодня ведь всякий мало-мальски владеющий французским языком воображает себя писателем, недовольно подумал Макс. Написано слишком много, а им все мало и мало. Бесконечное повторение одного и того же.
Макс раздраженно вскинул голову. Телефон на столе опять затрезвонил.
— Да заткнись же ты, наконец, Монсиньяк! — буркнул он.
А может быть, все дело в нем самом? Может быть, он просто устал без конца ввязываться во что-то новое и потому обратился к хорошо знакомому старому. Может быть, и впрямь все идет к тому, что он становится старым брюзгой, как в сердцах бросила ему на прошлой неделе его экономка Мари-Элен Бонье, когда он сначала пожаловался на погоду, поворчал на вечную болтовню соседки, а потом еще заявил, что ему не понравилась еда.
Ну и что с того!
В последнее время его опять мучили боли в спине, и это, конечно, не могло не влиять на настроение. Постанывая, Макс попытался как-нибудь поудобнее устроиться в кресле. Сам виноват — не надо было двигать в саду тяжелый вазон с самшитом! Прямо тошно становится все время думать о том, как бы не простудиться да как бы неудачно не повернуться. А старые друзья и знакомые с возрастом тоже обзавелись всякими странностями и причудами, которые все труднее становится сносить. Или вдруг кто-то из них возьмет да и помрет, отчего ты еще сильней ощущаешь свое одиночество и тебя охватывает печальное чувство, как бы не случилось так, что ты всех переживешь и останешься один как перст.
Словом, сплошная тоска! Тот, кто первый заговорил про «счастливую старость», был, вероятно, либо полным идиотом, либо циником. Непростое это дело — старея, сохранять хороший характер. В особенности в неудачные дни.
Телефон умолк, и у Макса расплылась по лицу торжествующая улыбка: моя взяла!
Он посмотрел в окно, и его взгляд остановился на кустах гортензии, которые росли в конце сада у стены из дикого камня. На лужайку откуда-то выскочила белочка и, промелькнув как молния, скрылась среди кустов гортензии и роз. Это были любимые цветы его жены, которая и сама носила цветочное имя — Маргарита. Она была страстной садовницей.
