– Вижу, ты нашла, как пробиться через блокаду Кацуо, – сказал он.
Яэль проследила за взглядом Луки на табло. Шестнадцать строк ниже имени Адель были пустыми: в ожидании, когда их заполнят имена гонщиков, которые взяли дополнительные минуты на питание, отдых. Но в конце списка якорем висело перечеркнутое имя: Шиина Хираку. Она читала эти буквы и слышала визг его колес. Его крик. Его внезапный, жестокий конец.
– Он умер? – Она не знала, почему спросила. Почему в горле чувствовались хрипы и комок, как будто спагетти все еще стояли там.
– Ты же знаешь, что они никогда не утруждают себя сообщить нам подобные известия. – Лука смял свою сигарету о столешницу. Он оставила обугленный черный след. – Это важно?
Важно? В конце концов, она следовала своим правилам. Оставалась в своих границах. Линия, перечеркнувшая имя Хираку, была несчастным случаем. Сопутствующим ущербом.
Яэль сглотнула. Но комок остался.
Важно ли это? Одна жизнь. Капля в огромном, огромном океане сотен, тысяч, миллионов.
– Да, – стучала пустота в ее сердце. Да, – кричали ее волки.
Это важно. Все они имели значение. Все сотни, тысячи, миллионы. Огромный, огромный…
Это когда-нибудь кончится?
Пять, только пять. Сфокусируйся на них. Возьми под контроль. Бабушка, мама, Мириам…
«ОСТАНОВИСЬ»
Сейчас не время собирать частички себя. Становиться Яэль. Потому что она была Адель Валери Вольф, и не могла позволить юноше напротив увидеть что-либо еще.
Но Лука смотрел на нее, удерживая отражение Адель в индиговой радужке своих глаз. Уголки его губ дернулись, выразив неясную эмоцию, так что даже Яэль со всей своей профессиональной подготовкой не смогла ее разгадать. При этом он изучал ее, пролистывая надписи в ее глазах. Безмолвная ткань воспоминаний.
Мог ли он видеть сквозь щели?
Было ли это важно?
– Думаю, нет, – наконец ответила она голосом Адель, словами Адель. Она продолжила, отчаянно желая сменить тему разговора. – Ты был прав. Феликс подмешал наркотики в мой суп.
– И ты удивлена?
– Я удивлена, что ты предупредил меня, – сказала она.
Лука потянулся за пачкой сигарет, выложил две на стол. Одну он зажал между губ. Другую он скользящим ударом отправил ей.
Яэль посмотрела на нее, пытаясь представить себе, как что-то столь компактное и белое может пахнуть настолько ужасно.
– Фюрер не одобряет.
– Теперь ты так к этому относишься? – Лицо Луки заострилось: глаза, губы, все. В нем Яэль увидела правду: Адель взяла бы сигарету.
Если Адель когда-то курила, то это был очень большой секрет. Этой информации не было в деле девушки. И Яэль не видела ее с сигаретой ни разу за время всех своих слежек. В ее квартире не было даже запаха…
– Ты сделала многое, чего я не ожидал, но стать леммингом? – Лука вытащил из куртки спичечный коробок. – Что, потребовался всего один вальс с герром Гитлером, чтобы превратить тебя в его прихвостня с арийской моралью?
Глаза Яэль скользнули к Железному кресту на шее Луки. Он был тусклым от дорожной пыли, грязный, как и все остальное.
– Как будто ты участвуешь в этой гонке не затем, чтобы завоевать благосклонность фюрера?
Юноша щелкнул языком, его голова затряслась, когда он вытаскивал спичку из коробка.
– Я думал, ты лучше меня знаешь. Опять же, я думал, что лучше знаю тебя… Вы довольно скользкая штучка, фройляйн. Созданная из лжи и зла, и не столь приятного естества.
– Хватило ума самому сочинить такой стишок? – спросила она.
– Умно, не правда ли? Может, после этого я стану поэтом. – Лука чиркнул спичкой о столешницу. – Я предупредил тебя о маленьком трюке твоего брата с супом, потому что хочу, чтобы ты осталась в этой гонке. Дорога долгая и тяжелая, фройляйн. На ней не выжить без союзников. Как я уже сказал господину Вольфу: я планирую держать тебя поблизости.
– Ты надеешься на меня, как на своего союзника?
– Надеюсь? – Спичка Луки погасла от его смеха. Он и не подумал зажечь другую. Незажженая сигарета покачивалась в уголке его рта. – Я надеюсь на тебя до тех пор, пока не смогу бросить. Но мы нужны друг другу. Даже если ты думаешь, что я этого не стою.
Его слова поразили ее. Они заставили Яэль вспомнить выражение его лица, когда она их сказала. Вздрагивание, которое соединилось с кровотечением у него из носа, когда она оттащила разъяренного Феликса.
Она его обидела.
Подобную боль нанес не враг. Нет, выражение лица Победоносного Луки было искривлено эмоцией гораздо более туманной, более серой.
(Разбитое сердце?)
У Луки Лёве тоже были трещины. И сквозь них Яэль мельком разглядела что-то… Этот юноша был чем-то большим, чем просто буквы и снимки в обернутом в манильскую бумагу кратком очерке. Больше, чем просто бойкие слова и ухмылки. Больше, чем просто Победоносный, образцовый представитель Рейха.
Но что именно?
Ей было нужно его дело.
Главная дверь контрольно-пропускного пункта распахнулась. Стадо чиновников гонки с туманными глазами ввалилось в сторожку, их голоса были полны тревоги.
– Прямо сейчас на дороге шестнадцать гонщиков. Невозможно отчитаться за все «Цюндаппы». – Акцент оператора римского контрольно-пропускного пункта был мягким как моцарелла, уравновешивая красное отчаяние на лице. – Приходите завтра, и мы сможем дать вам более основательный ответ.
Мужчины рядом с ним… они были теми патрульными из переулка. Сержант и рядовой, которых она запутала в простыне. Мальчишка-солдат, чью жизнь она пощадила.
Может быть, они открыли ее кофр. Может быть, они видели Железный крест и нарукавник со свастикой. Может быть – вопреки всему – они знали.
Пальцы Яэль, сжимавшие вилку, побелели.
– Это была девушка. – Глаза сержанта обежали комнату и остановились на Яэль. – Примерно ее возраста.
Мужчины повернулись к Яэль. Они вовсю разглядывали ее – как офицеры лагеря смерти, когда доктор Гайер выставлял ее напоказ. Демонстрировал свою ручную работу из игл и изменений.
Яэль не знала, что сломается первым, вилка или сжимавшие ее пальцы. Она также более чем осознавала, что на ней та же одежда, которая была на ней в переулке. Ее П-38 лежал в кармане, тяжелый от невыпущенных пуль.
«Они знали». – Эта мысль крутилась и рвалась у нее в груди. – «Они знали. Они знали. Они знали».
– Хотя это не она. – Первым заговорил мальчишка-солдат. – У девушки, которая на нас напала, были темные волосы. Карие глаза.
– Это ночь, – проворчал оператор контрольно-пропускного пункта. – Партизаны наводнили эти переулки как крысы. Они ничего нам не сделают.
