Почему на это раз должно быть все иначе?
Феликс даже не посмотрел на Яэль, когда она подошла и встала у его стола. Её тень растянулась над десятками металлических зубцов и шестеренок. Она была достаточно близко, чтобы прочитать буквы вдоль изогнутого корпуса. Нацарапанные от руки, исчезающие как призраки: собственность Мартина Вольфа.
Яэль прочистила горло.
– Сломались?
– Перестали работать. Слишком много песка, – пробормотал брат Адель. Он использовал тот же пинцет, которыми оказывал ей первую помощь так много ночей назад, чтобы собрать частицы часов. – Засорились шестеренки.
– Ты можешь их починить? – спросила Яэль.
Феликс уставился на нее так же, как Адель перед тем, как Яэль вырубила ее. Ох как же эти голубые глаза обжигали!
– А тебе какое дело? Ты всегда ненавидела эти часы.
Вендетта против дешевых карманных часов, принадлежавших мертвым братьям.
Еще одна черта характера, чтобы добавить в список.
– Я… я просто…
– Чего ты хочешь, Ада?
– Я подумала, что должна принести тебе поесть. – Тарелка в руках Яэль вздрогнула, когда она протянула ее. Вареный нут катился вдоль края, как кривой жемчуг.
– Я думал, что мы не должны принимать пищу от других гонщиков.
– Туше. – Она поставила тарелку у локтя Феликса и села рядом.
Брат Адель перевел свой взгляд обратно на выпотрошенные карманные часы.
– Я прошу прощения за кражу твоего байка. И… за то, что сделала. – Она кивнула на жуткий синяк, который доходил до линии роста волос.
Феликс продолжал сортировать шестеренки пинцетом. Опустив глаза, ничего не сказав.
– Мне нужно выиграть эту гонку, – сказала она снова, – и ты прав. Мне нужна твоя помощь. Ты поедешь со мной? Оставшуюся часть пути?
Он бросил пинцет (он стукнул по столу, как капля, неловко приземлившись между шестеренками) и взглянул ей прямо в лицо.
– Я устал, Ада. Устал от песка в зубах. Устал от того, что отек закрывает мой левый глаз. Устал страдать от натертостей, из-за которых едва ли могу встать ночью в туалет. Я устал от твоих обещаний вернуться домой и того, что тебя никогда там нет. Я устал от твоих пустых извинений, бесконечной лжи. Я устал от попыток сохранить нашу семью. – Брат Адель кивнул на часы Мартина – сто безвременных кусков металла и стекла. – Я устал чинить то, что всегда ломается.
– Я тоже устала. – Это была правда. Яэль была истощена, полна мышечной боли и высушена солнцем. Но это было ничто по сравнению с усталостью внутри нее. Той, что началась в том поезде так много лет назад. Той, что протянулась надолго, долго, долго вдоль истории ее жизни.
– Тогда остановись, – сказал Феликс. – Просто остановись.
Она на мгновение представила себе это: убежать от всего. На самом деле, она представляла такое и раньше, глядя на карту Хенрики. Она решила, что лучше всего подойдет Север, где-то в длинной полосе сибирской тайги – ничего, кроме снега, животных, сосен. Ни души на сотни километров. Никакой смерти, близкой, как крылья. Выжить в дикой природе будет нетрудно, в конце концов, после всего, чему Влад научил ее…
Но мира не будет, даже там. Пока фюрер продолжал жить, а горы пепла росли все выше и выше. Не счесть бестелесных душ.
Нет. Остановка не исправит то, что грузом давило на Яэль изнутри. Был только один способ положить этому конец.
Добраться до конца.
– Я не могу, – прошептала она.
– Что значит… – Феликс резко остановился. Он выпрямился, будто кол проглотил, и Яэль увидела едва заметную перемену в его глазах. Знание прорывалось сквозь него, на полном ходу.
Сейчас нельзя было останавливаться.
– Ты прав. Я была сама не своя в последнее время, но для этого есть причина. Опасная, большая причина.
Сказав это, Яэль внимательно на него посмотрела. Его льняные волосы были разделены пробором и причесаны. Его бледность растекалась вниз по остальной части его лица, пока даже его загар и ушибы не размыло от шока.
Она ждала от него ответа. Ее икроножные мышцы сжимались так же, как в шкафу в квартире Адель. В ожидании атаки/ перемирия/ отступления. Молчание Феликса задержало еще несколько ударов сердца. Судороги подкрадывались к ногам Яэль, и вдруг она пожалела, чтобы не выбрала менее заметное место для этой встречи.
Но Феликс только прошептал:
– Секрет, который я сказал тебе в лагере… это ты.
Яэль покачала головой, говоря (крича): «Не здесь». Взгляд через плечо, и она поняла, что никто не слышал. На самом деле. Взгляд Кацуо переместился в другой угол комнаты, где Ямато и Рёко сидели вместе, между ними была открыта книга поэзии. (Она была значительно более изношенной, чем в Праге: заломы корешка, пыльные страницы с загнутыми углами). На этот раз Ямато читал вслух, а Рёко слушала, складывая свою салфетку на четвертинки. Ее улыбка стала шире.
Немецкие юноши, чьи имена звучали одинаково, расположились островками по краям комнаты: либо давали интервью «Рейхссендеру», либо дремали.
А Лука… его нигде не было видно. Вероятно, вышел позаигрывать с медсестрой.
– Ты поедешь со мной? – спросила она снова.
Феликс ничего не сказал. Острое, резкое молчание.
Ивао засмеялся, слишком усердно, над тем, что сказал Кацуо. Звук ударился о плиточные стены. Ямато продолжал читать вслух певучим голосом, декламируя хайку о смене сезона. Один из немецких юношей-первогодок начал храпеть.
– Феликс… пожалуйста… – Яэль не отводила глаз от брата Адель: по-прежнему безмолвного, по-прежнему бледного, локти которого по-прежнему утопали в деталях карманных часов. – Ты мне нужен.
Его ответ?
Феликс схватил горсть нута. Закинул их по одному в рот.
Он был в игре.
Глава 21
Сейчас. 22 марта 1956. Багдад – Нью-Дели
Яэль решила отстать. Не во времени. Его у нее было достаточно (десять минут были комфортной форой), но ногой вызвав двигатель к жизни и вырвавшись на улицы Багдада, она позволила толпе гонщиков проглотить её. Девушка ждала Феликса. Лука гордо проехал мимо, и верный своему совету, он оставался всего в нескольких метрах позади Кацуо. Не теряя во времени, но и не прибавляя.
Яэль держала Феликса на своей стороне, Луку в поле зрения, и финиш в своем сердце.
Эта пустыня значительно отличалась от дюн и песков побережья Африки. Ее земля в трещинах простиралась далеко, по дьявольскому, наполненному пылью пейзажу. Горы маячили на горизонте, как волны детектора лжи, к которому Влад имел обыкновение ее подключать. Кроме того, дорога тоже отличалась. Меньше ям, более пригодная для четвертой передачи.
