Ежась от холода, я переступила порог. Наконец наступила ночь. Небо над озером висело беззвездное, темное, пустое.
Кто-то стоял, согнувшись, у окуляра телескопа.
– Пол?
Он взглянул на меня. Его личико было ясное и сияющее. Он выглядел крепче и здоровее, чем когда-либо раньше, и белки его глаз и белые зубы ярко выделялись в кромешной тьме. Светлые волосы были скручены его пальчиком в торчащий на самой макушке рог. Он улыбался.
– Ага, еще бобер! – хихикнул он.
– Пол… – На душе у меня стало вдруг легко-легко. Настолько, что я даже проявила строгость: – Ну-ка марш обратно в дом!
– А давай поиграем в выживших вместе! – предложил он.
– Не сейчас!
– Погляди! Вот идет медведь!
Он сорвался с места. Сбежал по деревянным ступенькам и помчался в лес. Для маленького ребенка он двигался куда ловчее и резвее, чем я предполагала: перемахивал через упавшие стволы, сгибался под низкими ветками, продирался сквозь сосновые лапы, отгибая их в сторону, так что они потом хлопали мне по груди. Я бежала за ним в одних носках. А на Поле была пижама-комбинезон с зашитыми под ступнями штанинами. Я еле за ним поспевала, хотя передвигаться по мокрым листьям и мшистым камням было мне не в новинку. Потом последние ветки и деревья остались позади, и перед нами открылась гладь озера. К своему ужасу, я заметила, что вода после ранних ночных заморозков подернулась тонкой ледяной корочкой. Пол разок обернулся на меня, и его волосяной рог на голове согнулся. Он завопил:
– Нету никакого медведя!
И в следующее мгновение он упал на живот и, помогая себе локтями, быстро пополз по тонкой пленке льда, и тут я отчетливо поняла, как же холодно, как немеют озябшие кончики пальцев ног, и мои ноздри уловили щекочущий тонкий запах снега над водой.
– Пол! – крикнула я, осторожно ступив на лед, который хрустнул под моими носками, и почувствовала, как лед начал проваливаться. После третьего шага вода дошла мне до лодыжек. Я стояла в колкой холодной воде и наблюдала, как Пол на локтях ползет по льду, по-змеиному подтягивая свое тело, вперед, к центру озера. И только тут я поняла, что вижу сон.
А потом наступил рассвет. Два серых треугольника неба проглядывали через большие окна. От озера поднимался туман. И сквозь молочную дымку я с трудом различала родительскую хижину на другом берегу. Мало-помалу я начала различать предметы в окружающем меня полумраке комнаты. В комнате Пола свет уже не горел. Откуда-то доносился храп Лео. А Патра тоже еще спала, рядом со мной на кушетке. Раздвижная стеклянная дверь была плотно закрыта. Все, абсолютно все было на нужных местах. Я села на кушетке – и увидела Дрейка: он ходил туда-сюда перед закрытой дверью детской.
Краешком глаза я заметила рукопись Лео на низком кресле. Спать мне не хотелось, но и вставать с кушетки тоже желания не было, и я потянулась к креслу и подняла верхний листок с толстой стопки страниц. Я думала, там будет что-то про космос, про ошибочные поиски внеземной жизни, основанные на неточных базовых допущениях. Мне казалось, я заранее знаю стиль научных работ Лео. Я ожидала встретить в его тексте специальные словечки и уравнения, вперемешку с обманчиво простенькими вопросами. Я надеялась увидеть там схемы и графики.
Но, вопреки моим ожиданиям, начало рукописи было написано простым, понятным языком. Взяв в руки эту страницу, я сразу заметила, что она набрана иным шрифтом, чем остальная рукопись. Я дважды прочитала эту страницу от начала до конца, сначала сосредоточившись на напечатанных строках, а потом на правке Патры, сделанной фиолетовой ручкой. Она вычеркнула несколько его фраз и дописала тонким курсивом свой комментарий внизу.
Вот что написал Лео:
«Позвольте мне начать с признания того блага, которое представляет собой Церковь Христианской науки и вдохновенного учения Мэри Бейкер Эдди. Я уже писал о своем сыне раньше, но сегодня я хочу выразить благодарность всепроникающей всесильной милости Господа, Кто проявляет Себя в детской душе во всех нас. Мой сын, который недавно боролся с представлением о боли в животе, поразил меня однажды вечером, попросив вместо его любимой сказки прочитать ему перед сном «Научное определение бытия»
[29]. Ему четыре года, но его мудрость давно стала образцом для его матери и для меня. Я прочитал ему всем нам известное «Определение»: «…В материи нет ни жизни, ни истины, ни интеллекта, ни сущности…» И когда я закончил, он спросил меня: «А что такое материя?» Я был поражен, ибо он никогда раньше не задавал такого вопроса. Как ученый я думал обо всех определениях, о которых спорят и которые обсуждают мои коллеги, но как приверженец Христианской науки я был обязан сказать ему: «Это твои боли в животе и все прочее, что лжет тебе и пытается притвориться реальным». Устами младенцев…» И тогда он сказал мне: «Значит, я – не материя. Ведь я не лгу». И я понял, что он знает лучше меня свою духовную сущность. Утром после нашего разговора боли в животе у моего сына совсем прошли, и он был готов подготовиться к поездке в выходные, которую наша семья запланировала. Его демонстрация завершилась. Как отмечает Мэри Эдди Бейкер, «осознайте хотя бы на миг, что Жизнь и разум имеют сугубо духовную сущность, – но никоим образом не материальную, – и тогда тело перестанет жаловаться». И я безмерно благодарен нашей Церкви, которая все эти годы поддерживала меня и мою семью истинным учением Христа».
А вот что дописала Патра внизу:
«Может быть, начать с чуть более подробного описания Пола?
Может быть, уточнить, с чем он боролся?
И еще: «Устами младенцев». Он именно так выразился? «Значит, я – не материя»? Разве он не сказал: «Я ничего не значу»? Вспомни, как он расстроил меня этими словами, и как ты его поправил, и как это было смешно и мило, и мы все смеялись. И вспомни, как он сидел в твоей старой перчатке, натянув ее по локоть, и как он гладил твой подбородок, пока ты ему все это объяснял. Такие детали, мне кажется, тронут людей. Не забудь добавить несколько таких деталей. Или вспомни, как он пытался засунуть в перчатку сразу обе руки, сделать из нее плавник! Это же было смешно! Вспомни, как, когда он вынул руки из перчатки, тебе на колени посыпались мелкие камешки. Не знаю, годятся ли такие подробности для твоей статьи, но, по-моему, она прекрасна».
14
Однажды я написала мистеру Грирсону письмо. Как я выяснила, он тогда жил во Флориде, в небольшом городке недалеко от Таллахасси – городок назывался Кроуфордвиль, в честь какого-то врача, который жил там давным-давно. Так сказал интернет. Из онлайн-отчетов я узнала, что мистер Грирсон держит там лавку, где продает ланч-боксы, разрисованные персонажами «Звездных войн», и старые кресла-качалки, и открытки пятидесятых годов с изображениями апельсиновых рощ. Апельсины на открытках были ярко-желтыми и похожими больше на воздушные шарики, чем на настоящие апельсины. Люди их называли «хламом». А лавка называлась «Сундук с сокровищами».
