– Приходится экономить батарею, – пояснил Гарри, выключая фонарь. – А вы выглядите вполне безобидно.
– Хотелось бы так думать… Мы можем где-нибудь поговорить? – спросила Барбара. В тусклом свете уличного фонаря, находившегося ярдах в двадцати от них, она увидела, что мужчина улыбнулся.
– Боюсь, что у меня клаустрофобия
[111], – с сожалением объяснил он. – Так что говорить придется на открытом месте.
– Вот почему вы спите на улице? А комнаты с открытыми окнами недостаточно?
– К сожалению, нет, хотя когда-то так и было… А вы отличный детектив, Барбара Хейверс. Смотрите, сколько информации обо мне вы умудрились получить за столь короткое время… Кстати, какое у вас звание? Предпочитаю избегать фамильярности и использовать официальное обращение.
– Я детектив-сержант. Но вы вполне можете называть меня по имени. Барбара.
– Только не тогда, когда человек получил такое воспитание, как я. Детектив-сержант Хейверс. А я Гарри Рочестер. Или Гарри, как вы уже знаете. И каким же образом беседа со мной может вам помочь?
– Я видела вас в городе, мистер Рочестер. И видела, как вы продавали вещи на рынке.
– Прошу вас, зовите меня Гарри.
– Если вы будете звать меня Барбара.
– Очень хорошо. Так будет справедливо. Правда? Что ж, я действительно много брожу по городу. Особенно по центру, потому что мне нравится его атмосфера. Знаете, этакое погружение в историю… Можно даже услышать эхо лошадиных подков, когда Йорки
[112] выезжали из замка.
Барбаре совсем не улыбалось вновь погрузиться в историю. И все-таки она спросила:
– Вы историк?
– Был им когда-то. В те дни, когда мне было достаточно комнаты с открытыми окнами и я мог находиться в аудитории. Да, я был историком.
– Тяжело, наверное, расстаться со всем этим?
– Я пришел к выводу, что умение принять сложности жизни – это единственный способ жить в мире с самим собой. Мои материальные запросы крайне малы, и, когда они возникают, их легко удовлетворить, потому что нынешняя банковская система позволяет мне получать наличные в банкоматах. Благодаря заинтересованности моего отца в различных способах отъема денег у населения им было оставлено некое наследство – если вы простите мне упоминание о столь прозаических вещах, как деньги, – мне и моей сестре. Кэтрин, естественно, хотела бы, чтобы я вел образ жизни отличный от нынешнего, но ей удается подавлять свои волнения в том, что касается меня. И таким образом я шагаю по жизни совершенно свободно.
– И на свежем воздухе.
– И на свежем воздухе.
– А плохая погода – не проблема? Зима, например?
– К счастью, я человек закаленный. Здесь, в городе, у меня есть один знакомый, который настаивает, чтобы иногда я прятался от непогоды под навесом на его участке, полностью открытом всем ветрам. А еще он позволяет мне хранить у него мои зимние причиндалы – более плотный спальный мешок, теплую одежду и так далее. Так что в общем и целом я считаю себя человеком благословленным.
Вдвоем они прошли на Касл-сквер, где стояло несколько скамеек, на которых можно было отдохнуть, любуясь зубчатыми стенами замка, как всегда ярко освещенными. Малышка Пи шла рядом, со стороны Гарри Рочестера, и, когда они сели, устроилась у его ног.
– Могу я узнать, что привело вас в Ладлоу? – поинтересовался Гарри.
– Смерть в полицейском участке, случившаяся в марте. Вы об этом слышали? – Барбара с трудом могла поверить в то, что Гарри в курсе смерти Йена Дрюитта. Она полагала, что его доступ к прессе несколько ограничен из-за специфического образа жизни. Так же, как и просмотр телепрограмм.
Но он ее удивил:
– Ну конечно. Бедняга…
– Вы его знали? – Барбара достала сигареты и предложила одну Гарри. Тот поблагодарил, сказав, что бросил, но потом подумал и решил, что от одной никакого вреда не будет. Сержант заверила его, что все то время, которое он проводит на свежем воздухе, сведет на нет влияние зелья. Протянув ему одноразовую зажигалку, она повторила свой вопрос.
– Никогда не говорил с ним дольше, чем требовалось для того, чтобы отказаться от куртки, которую он однажды мне предложил. Хотя и видел его в городе. Правда, я вижу очень многих… Некоторых из них я знаю, другие кажутся мне просто знакомыми.
– А когда вы спите на улице, разве никто не пытается вас прогнать? И муниципалитет не посылает никого поговорить с вами?
– Вы говорите о полиции? Нет, такого не бывает. Думаю, вы знаете, что в городе не осталось кадровых констеблей. Так что здешняя полиция представлена лишь офицером Раддоком.
– Полицейским общественной поддержки, – заметила Барбара. – Так вы его знаете?
– Поскольку в его задачу входит поддержание порядка на улицах, я представляю себе, кто он такой. Но я не могу сказать, что действительно знаю его.
– А он не пытается убрать вас с улицы?
– Только в тех немногочисленных случаях, когда я занимаю такое место, что это вызывает жалобы жителей. Но я стараюсь быть с этим поосторожнее, хотя иногда просто путаюсь в таких местах. Например, я заметил, что рестораны очень не любят, когда кто-то болтается в их подъездах, даже когда они закрыты.
– А есть еще места, с которых он вас прогоняет?
– С детскими учреждениями тоже бывают проблемы. Но, смею надеяться, для мистера Раддока я человек безобидный – каковым я и являюсь на самом деле, – поскольку в большинстве случаев дело ограничивается: «Привет, Гарри; надеюсь ты не конфликтуешь с законом» – и не более того. Если, конечно, я не пытаюсь продать что-нибудь на рыночной площади. Должен признаться, что офицер Раддок бывает этим недоволен, потому что у меня нет лицензии на уличную торговлю.
– Я видела, как он недавно беседовал с вами, – заметила Барбара, затягиваясь сигаретой. – Но зачем торговать на рынке, если вам не нужны деньги?
Гарри стряхнул пепел на булыжники, затянулся, потом аккуратно затушил сигарету ботинком, а окурок спрятал в карман.
– Не люблю мусор, – сказал он.
На мгновение Барбара подумала, что бомж имеет в виду окурок, но потом сообразила, что он говорит о вещах, которые продает на рынке.
– Вы о хламе, который находите?
– Люди – удивительные создания, когда дело доходит до избавления от вещей. А я их спасаю и продаю. Время от времени офицер Раддок обращает на это внимание. Правда, он полицейский, для которого все равны. Так что гоняет всех, кто занимается торговлей без лицензии.
– Такое впечатление, что он никому не портит жизнь.
