– У Йена? – Дрюитт усмехнулся. – Ни черта подобного. Он полный профан в том, что касается техники. Несколько лет назад у него был компьютер, но Йен расколотил его вдребезги, когда понял, что удалил всю информацию, которой не пользовался. Все закончилось тем, что он зачистил всю операционную систему. И этого ему хватило на всю жизнь.
– То есть у него не было ни электронной почты, ни странички в Фейсбуке, или ЛинкдИн, или чего-нибудь в этом роде? – поинтересовалась сержант.
– Для всего этого он пользовался мобильным телефоном. Кстати, его не было среди его вещей. Хотелось бы знать, что с ним произошло.
– Он у нас, – сказал Линли.
В этот момент на сцене появился Миру Мир, который предложил кофе, минеральную воду или апельсиновый сок.
– Нам нужно, чтобы кто-нибудь перенес коробки в мою комнату, – сказал Линли молодому человеку.
– Лучше поставить их у меня, инспектор, – вмешалась Барбара. – Больше места, если мы будем их открывать.
– Я очень надеюсь на это, черт возьми, – заметил Клайв Дрюитт. – Я вообще надеюсь, что вы всё пересмотрите заново. На этот раз ничто не должно остаться незамеченным.
– Мы не уверены, что это имело место раньше, – заметил Линли. И, прежде чем Дрюитт успел возразить ему, попросил его сообщить даты рождения всех членов семьи Дрюиттов и телефонный номер каждого из них. Он объяснил, что на телефоне может стоять пароль, а люди есть люди, и умерший вполне мог использовать часть этих данных в качестве такого пароля.
Дрюитт спросил, когда нужны эти данные. Линли вежливо заметил, что, если он не возражает, они хотели бы получить их немедленно. Хейверс достала свою записную книжку, и на лице у нее заранее появилось выражение заинтересованности по отношению к любой информации, которую собирался сообщить им Дрюитт. Сообщение началось с того, что Клайв позвонил жене, так как оказалось, что он знает лишь дату рождения их старшего ребенка, да и то не уверен в этом до конца. К счастью, у жены таких проблем не было, и Дрюитт стал вслух повторять вслед за ней цифры, чтобы Барбара могла их записать. Закончив, он какое-то время слушал то, что говорила ему жена, а затем сообщил сержанту, что Йен очень любил свою двоюродную бабушку Уму, и немедленно сообщил Хейверс все ее данные.
Закончив свой разговор, Дрюитт резко спросил у Линли:
– А что вы хотите от этого телефона?
– Это стандартная процедура. Мы направим запрос его телефонному провайдеру, но ваша информация может помочь нам получить какую-то информацию еще до того, как они на него ответят.
– Мой сын был чистым мальчиком, – сказал Дрюитт. – Если кто-то скажет вам противоположное, знайте, что он врет.
Он достал довольно большой плотный конверт и вручил его инспектору. Линли увидел, что в нем лежат бумажник, Библия, Книга общих молитв
[146], книжка с адресами и пачка счетов, которые отец Йена оплатил после его смерти. Хейверс написала расписку. Когда она передала ее Дрюитту, тот встал со словами:
– Если я больше ничего не могу для вас сделать…
– Только одну вещь, – предположил Линли. – Сейчас они занимаются поисками машины Йена, но, хоть у них и есть его ключи, они не знают ни производителя, ни модели, ни года выпуска. Не можете ли вы просветить нас? А может быть, машина уже у вас?
У Дрюитта машины не было, но он подсказал им, что надо искать «Хиллман»
[147] 1962 года выпуска, голубой, с сильно проржавевшими арками задних колес. На заднем стекле наклеены переводные картинки, посвященные в основном «Кинкс»
[148], но есть несколько, посвященных «Роллинг стоунз». Регистрационного номера он не знает, однако в городе наверняка не так много таких машин.
– Кто-то убил Йена, – сказал Дрюитт, доставая из кармана ключи от своей машины. – Вот здесь, стоя перед вами, я клянусь: кто-то убил моего сына.
– Выдать убийство за самоубийство через повешение крайне сложно, – заметил Линли самым мягким тоном, на который только был способен.
– Однако кто-то, – заявил мужчина, – смог это сделать.
Ладлоу, Шропшир
Брутал даже не удосужился придумать хоть какое-то оправдание. И это было самое ужасное. Да, Динь мутила с Финном, и да, Финн жил с ними в одном доме. Но ведь он и Брутал никогда не были близкими друзьями.
Динь была уверена, что Брутал сам выбрал Фрэнси. Наверное, он даже преследовал ее, подбадривая себя мыслями типа: «Дай-ка я посмотрю, западет ли эта цыпочка с большими сиськами на меня?» И в то же время он наверняка думал: «Если это то, чего тебе хочется, Динь, то смотри, что из этого может получиться». В этом тоже был весь Брутал. Все это было грандиозно нечестно, потому что ему за это ничего не было. А то, что ему за это ничего не было, его никак не извиняло, поскольку, когда он притащил Фрэнси в дом – хотя они вполне могли сделать это в доме Фрэнси, или в ее машине, или, на худой конец, где-то на берегу реки Тим, – Динь поняла, что Брутал подает ей сигнал. Ну что ж, решила она, пусть так и будет. Если ему хочется, чтобы все развивалось именно так, все будет развиваться именно так. Но только не с ее подругами, чего бы он себе там ни напридумывал.
Динь решила переговорить с Фрэнси. Она знала, что это будет достаточно просто, потому что – если только Фрэнси не трахалась до потери пульса с кем-то обладающим для этого соответствующим прибором, – она была человеком привычек. Поэтому, когда Динь достаточно пришла в себя, чтобы не думать больше о Фрэнси, стоящей на коленях перед промежностью Брутала, она направилась туда, где могла найти подругу, – на урок в класс по рисованию с натуры.
Он ютился на задворках кампуса Палмерс-Холл на Милл-стрит, в одном из трех мест города, где располагались классы и аудитории колледжа. Здесь художественная студия соседствовала с фотостудией, лабораторией цифровой печати и классами, предназначенными для изучения средств массовой информации. Нижняя половина стекол в окнах студии была заклеена плотной бумагой, так же как и стекло во входной двери. Динь знала, что это было сделано для того, чтобы обеспечить натурщикам хотя бы минимум прикрытия от желающих подсматривать в окна.
Когда Динь открыла дверь в аудиторию, к ней подошла преподаватель, поднявшая руки ладонями вверх и вперед, в универсальном жесте, означающем «вход запрещен». Динь объяснила этой довольно импозантной женщине в белом медицинском халате, заляпанном краской и вымазанном углем, что ей надо перекинуться парой слов с Фрэнси Адамиччи.
