— Мне непонятно, почему ты так себя ведешь, — пробормотала, всхлипывая, Алисон. — И вообще ты в последнее время стал каким-то другим. Ты теряешь самообладание из-за любого пустяка. Ты уже не находишь времени на то, чтобы побыть с детьми, а когда все-таки приходишь домой достаточно рано для того, чтобы поужинать вместе с ними, вдруг решаешь пойти в этот чертов спортзал… — Алисон, удивившись самой себе, тут же прикрыла театральным жестом рот ладонью: вот и она уже разговаривает, как он. — Кроме того, ты заражаешь меня своей привычкой употреблять грубые слова, чего раньше за мной никогда не замечалось.
Алисон снова заплакала. Она была уверена, что Сэм сейчас подойдет к ней и, обняв, начнет утешать. Ей нравилось демонстрировать изысканные манеры, суть которых она никогда толком не понимала, однако неизменно призывала их на помощь в конфликтных ситуациях. Это был ее способ самоконтроля. Сэм предпочел бы, чтобы жена на него накричала, чтобы она разозлилась и послала его к чертям собачьим или даже дала ему пощечину. Однако Алисон была на это неспособна. Ее воспитание не позволяло ей вести себя подобным образом. Более того, ее воспитание вообще почти ничего ей не позволяло. Она считала себя респектабельной женщиной, которой не пристало совершать, как она сама говорила, «неблаговидные поступки».
Сэму начинало надоедать это ее манерничанье, и он стал приходить домой все позже и позже, тратя часть вечера на «светскую жизнь» со своими товарищами по работе. Он возвращался домой, распространяя сильный запах табака и джина, и заявлял Алисон, что приобщился к очень серьезному бизнесу и попросту не может не принимать участия в «светской жизни» вместе со своими коллегами. Они ведь все рискуют очень большими деньгами! Кроме того, это был бизнес, весьма далекий от их основной работы, и обсуждать связанные с ним проблемы им приходилось и на работе, и после нее.
Алисон льстила мысль о том, что ее муж занимает высокое социальное положение и зарабатывает много денег, и она охотно ему верила. Ей даже нравилось то, что Сэм не обращает на нее внимания как на женщину, когда он возвращается домой в таком состоянии, а просто валится на кровать, как бревно. Алисон уже много раз приходилось развязывать ему шнурки на ботинках и стаскивать с него брюки, а Сэм при этом лежал и храпел. «Респектабельная» Алисон даже и не подозревала, что постепенно теряет свое влияние на мужа и что его отчужденность и равнодушие по отношению к ней являются прямым следствием этого. Уже несколько месяцев Сэм снимал напряжение, общаясь с женщинами, которые не стеснялись подчиняться мужчине и подчинять его себе — в зависимости от того, чего мужчине в данный момент хотелось. При этом Сэм мысленно говорил себе, что в любовных утехах нет ничего лучше, чем иметь дело с профессионалками.
А теперь он стоял перед хнычущей женой, лицо у которой как у маленькой девочки, которую только что отругали и тем самым довели до слез. Ему даже захотелось дать ей хорошую затрещину, но он сдержался. Он всегда сдерживался в подобных ситуациях. Их с Алисон отношения еще не зашли так далеко, чтобы он мог позволить себе распустить руки. Сэм попытался заставить себя обнять жену и утешить ее — именно этого она, скорее всего, сейчас от него и ждала, — но не смог. Поэтому он поправил свой пиджак и ограничился тем, что сказал:
— Я вернусь к половине десятого.
А затем спустился по лестнице на первый этаж. Алисон с заплаканным лицом стояла в спальне, все еще не веря, что Сэм взял да и ушел. Ее грудь высоко вздымалась от волнения при каждом вдохе. Женщина услышала, как громко хлопнула входная дверь, а затем — как завелся двигатель БМВ Сэма, как зашуршали по гравию шины и щелкнули автоматически открывшиеся и закрывшиеся ворота. Алисон опустилась на пол и, прислонившись к дверному косяку, начала всхлипывать — очень тихо, чтобы не услышали дети. Те, к счастью, смотрели, ужиная, свою любимую телевизионную программу. Алисон плакала, не испытывая никаких чувств, плакала так, как это делала бы в соответствии с требованиями сценария актриса или же как это делала бы, скажем, Эмма Бовари. А разве можно плакать по-другому?
Алисон вдруг подумала, что актрисе, наверное, приходится экспериментировать со всевозможными ощущениями, прежде чем она научится правильно изображать каждое из них и прежде чем имитируемая ею боль будет казаться настоящей, и что она, Алисон, осознает эту боль только в интерпретации великих кудесниц сцены, которых она в течение многих лет видела на экране. Вот так и нужно поступать — так, как они. Именно в этом и заключается реальная жизнь. Сидя на полу, Алисон могла думать только о своей боли и воспринимать ее так, как будто она получает от нее удовольствие. Она уже позабыла и о Сэме, и о том, как он с ней поступил. Она думала только о своей боли — возможно, потому, что некоторым образом — может, даже подсознательно — чувствовала себя виновной в том, что сейчас произошло. Наверное, она разыграла свою партию не так, как следовало, и потому в ее распоряжении оказались лишь избитые уловки, от которых нет никакого толку: они больше не действуют на ее мужа, и он уже не пытается побыстрее загладить свою вину и обнять ее, как он неизменно поступал раньше.
Раньше. Раньше чего?
Алисон была настолько занята детьми, еженедельными родительскими собраниями, различными церковными мероприятиями и повседневными домашними хлопотами, что не заметила, как ее брак начал разваливаться. Она, похоже, постепенно стала не нужна Сэму. Они уже довольно долго живут вместе, и очень часто Алисон, ложась с Сэмом в кровать и превозмогая неприязнь к исходящему от него кабацкому запаху и его храпу, безуспешно пытается заснуть. Ее муж несколько месяцев не прикасается к ней, и она этому даже рада, потому что ей уже не нужно заниматься тем, чем ей заниматься, мягко говоря, противно. Каждый раз, когда Алисон смотрела на своих детей и вспоминала, как они были зачаты, ее охватывало такое сильное отвращение, что она, сдерживая тошноту, наполняла ванну водой и потом сидела в ней, потягивая из бокала вино, пока горячая вода и алкоголь не давали ей возможность почувствовать, что она — снова — очистилась. По мнению Алисон, ее отношения с мужем должны были представлять собой нечто возвышенное. Восхитительное. Чистое. Стабильное. Идеальное. Она больше ничего не требовала от жизни, лишь бы Сэм поддерживал свой высокий социальный статус и зарабатывал много денег, лишь бы он упорно карабкался вверх по карьерной лестнице, обеспечивая супруге возможность отправляться за покупками каждый раз, когда у нее появится свободное время, которое ей нечем занять. Все шло так замечательно! И вдруг… вдруг что-то случилось. Что? Что происходит с идеальной, восхитительной жизнью, которую ей с таким трудом удалось наладить?
Алисон вытерла уже начавшие подсыхать слезы. Она не собиралась терять все то, что имелось в ее жизни, из-за Сэма. Она заслуживала жизнь, которой жила до сего момента, и будет пытаться и дальше жить точно так же, чего бы ей это ни стоило. Для нее не имело значения, что подумает Сэм и что он станет делать. Теперь, когда ее муж приобщился к какому-то «очень серьезному бизнесу», она, Алисон, не станет отказываться от денежных средств, которые можно было бы выкачать из него. Она обратится за советом к какому-нибудь юристу, которому можно доверять, — например, к одному из своих университетских однокашников. Или нет, лучше к кому-нибудь, кто не имеет к ней ни малейшего отношения, не знает ничего ни о ней, ни о ее прошлом. Она еще поразмыслит, кто бы это мог быть.
