— Ну что ж, очень даже интересно. И в каком направлении нам нужно ехать?
Она снова открыла путеводитель.
— Э-э… Орлеан. Нам нужно ехать в направлении Орлеана. По-моему, по национальной автомагистрали номер сто пятьдесят два.
— Тогда поехали. Заодно там и поедим, да?
— Прекрасная мысль, но, если не возражаешь, давай поедим еще до того, как приедем в этот замок.
Одри — уже в который раз — удивилась жизненной силе матери и ее стремлению побывать в каких-то новых для нее местах, попробовать незнакомую еду и вообще, как говорится, жить на полную катушку. Разумеется, от пребывания в течение целого дня на открытом воздухе разыгрался аппетит не только у матери, но и у Одри, однако активность Виолетты во время этой поездки не переставала удивлять ее дочь. Если бы в этой поездке верховодила Одри, то они с матерью не посетили бы и половины тех мест, в которых побывали, и не отведали бы и половины тех блюд, которые они — благодаря неутомимому любопытству матери — попробовали. Одри приходилось признать, что благодаря Виолетте она открыла для себя этот уголок Франции, о котором раньше у нее имелось весьма ограниченное представление и в котором можно было обнаружить гораздо больше интересного, чем она могла себе представить. Одри мысленно упрекнула себя в том, что пыталась использовать долину реки Луары лишь как декорации для своих романтических грез — не более того. При таком подходе она не увидела бы и половины красот, открывающихся перед ее глазами, а вот благодаря проникновенным словам матери она начинала смотреть на все другими глазами. Каждый день ей предоставлялась возможность испытать блаженство — пусть даже всего лишь на миг, — и открыть восхитительные моменты. Она то слушала загадочный шелест листвы, то наслаждалась отдыхом на берегу бурной и весело журчащей речки, то любовалась долиной, простиравшейся перед ее взором и казавшейся под лучами солнца полной жизни и самых ярких красок. В любой из таких моментов Одри испытывала умиротворение, чувствовала радость, восторг и твердое намерение не упустить ни один из этих моментов из-за собственной невнимательности. У нее возникало ощущение, что раньше она, чтобы увидеть мир и восхититься им, использовала чужие глаза, вместо того, чтобы смотреть своими собственными. Здесь же она могла увидеть все вокруг именно своими глазами — нужно было только захотеть это сделать.
20
Сэм потягивал из большой кружки темное пиво, сидя у стойки бара в полутемном пабе — прямо под одной из тусклых лампочек, которые помогали создавать интимную обстановку. Откуда-то из глубины зала доносилась музыка — вперемешку с обрывками разговоров. В дни, подобные этому, Сэм нуждался в расслаблении, и расслабиться ему удавалось именно здесь. Он сделал большой глоток из кружки и затем слизал с губ пену. Сегодня был очень трудный день, а потому Сэму хотелось немного отдохнуть и побыть одному. С каждым днем на него все сильнее давили коллеги, которые не понимали, что, пока его мать не вернется из этой чертовой долины реки Луары, он ничего не сможет сделать. Сэм сгоряча даже совершил довольно глупый поступок — попытался договориться со своим дядей о том, чтобы пообедать или поужинать вместе и обсудить при этом кое-какие дела. Сэм знал, что ему не следовало этого делать, прекрасно знал, однако Грегори Салливан изо дня в день требовал от него решения — ну хоть какого-нибудь, — а хоть какое-нибудь решение никогда не бывает наилучшим. Черт побери! И чего это им всем вдруг стало невтерпеж?
Все шло хорошо до тех пор, пока Грегори, Мэтью и Питер не стали вдруг нервничать из-за того, что задерживается начало работ и уходят некоторые из инвесторов. Последний «наезд» со стороны этих троих на Сэма состоялся сегодня утром в их адвокатском бюро.
— Сэм, тебе прекрасно известно, что, пока земля не станет нашей, мы не сможем рассчитывать на деньги компании «Артур и Бенсон». Это — единственное условие, которое они нам поставили. Ты говорил, что решение вопроса о покупке земли не займет много времени, однако времени прошло уже очень много, а земля все еще нам не принадлежит.
Грегори смотрел на Сэма, опершись локтями в подлокотники, слегка почесывая пальцами подбородок и еле заметно покачиваясь на великолепном офисном стуле с обивкой из черной кожи. Он упорно настаивал на своем и, казалось, даже не хотел слушать того, что говорил ему Сэм.
— Я повторяю тебе уже в который раз, что, пока моя мать не вернется из своей поездки, я ничего не смогу сделать.
Сэм пытался скрыть охватившее его раздражение. Он сидел, скрестив ноги и положив ладони себе на колени. Он старался казаться гораздо более спокойным, чем был на самом деле.
— Ты должен что-нибудь предпринять. Обращайся к кому хочешь, но добейся, чтобы эта земля стала нашей. Я не могу дать тебе больше ни одного дня.
Сэм терпеть не мог, когда от него требовали невозможного. Было бессмысленно разговаривать с позиции силы о том, чего выполнить невозможно, и Грегори об этом прекрасно знал.
— Ты пропустил мимо ушей все то, что я тебе сказал. Моя мать уехала и вернется лишь к концу следующей недели. Я не смогу ничего сделать, пока не поговорю с ней.
Сэм с трудом удерживался от того, чтобы не ерзать на стуле.
Грегори решил сделать вид, что у него возникли какие-то подозрения, и — серьезным и заносчивым тоном, вынести который Сэму было очень трудно, — сказал:
— Сэм, я надеюсь, что ты определился, на чьей ты стороне. Мы все тебе доверяем и, между прочим, рискуем большими деньгами. Надеюсь, ты не передумал сейчас, в самый последний момент?
Прозвучавший вопрос повис в воздухе. Сэм не выносил театральности, но при необходимости вполне мог прекрасно сыграть выбранную им роль.
— Послушай, Грег, — сказал он, громко и с утомленным видом вздыхая, — ты, похоже, забываешь, что и я вложил в этот проект все, что у меня есть. — Сэм почувствовал, что в его напускном спокойствии появилась маленькая трещинка, грозящая перерасти в большущую брешь. — Ты забываешь, что именно я в свое время провернул дело о купле-продаже дома менее чем за десять дней. Ты забываешь, что я заинтересован в успехе затеянного нами предприятия не меньше всех остальных — а то и больше. Кроме того, речь ведь идет о моей матери.
— Вот это-то я и имею в виду. — Произнесенные Сэмом слова были как раз тем, что Грегори Салливан хотел от него услышать. — Надеюсь, тебя не начнут мучить угрызения совести.
Сэм, поняв, куда был направлен этот выпад Грегори, стал лихорадочно соображать, как бы его должным образом отразить. Ему все еще удавалось оставаться внешне спокойным, хотя оказываемое на него давление отнюдь не вызывало у него восторга.
— Когда речь идет о бизнесе, в который вложены немалые суммы, совесть уже не имеет значения, — сказал Сэм. — Данный проект был моей затеей. «Виллоу-Хаус» представляет собой идеальное место для этого проекта, а земля вокруг дает очень много возможностей. Я не виноват в том, что твои чертовы архитекторы только и делают, что вносят предложения, которые, как они сами прекрасно понимают, никогда не будут одобрены руководством фонда «Национальное наследие». — Сэм поднялся и направился к окну, пытаясь сдержать нарастающий гнев. Подойдя к окну, он повернулся лицом к Грегори и продолжил: — Скажи мне, где ты вообще их откопал? Они своими дурацкими предложениями лишь затягивают реализацию всего проекта. В таком старинном доме нельзя устанавливать окна ни из алюминия, ни из полихлорвинила, как бы хорошо они ни имитировали дерево. Разве они этого не знают? — Сэм постепенно повышал голос, но при этом все еще сохранял самообладание. Иногда ему начинало казаться, что единственным благоразумным и рассудительным человеком, который смог бы довести данный проект до успешного завершения, был он сам. — Я полагал, что все мы понимаем, с какими трудностями будут связаны наши попытки организовать переоборудование дома, построенного более пятисот лет назад, — продолжал он спокойно, но уже не скрывая раздражения, — что все мы осознаем, с какими ограничениями и запретами можем столкнуться при его перестройке, что все мы знаем, что придется немало повозиться. Так что же, черт возьми, сейчас происходит?
