— Ну да, разговаривает с ними, как разговаривают друг с другом на не понятном людям языке дельфины?
Одри, не удержавшись, рассмеялась над явным преувеличением матери.
— Это правда! — не унималась Виолетта. — Если мы заедем в «Роуз-Гарден», тебе представится возможность самой в этом убедиться.
— Хорошо, согласна, — кивнула Одри. — Я внимательно присмотрюсь к тете и ее цветам. А теперь, мне кажется, нам пора отправляться в замок Валансэ — если, конечно, мы еще хотим на него взглянуть.
— А с ним связано какое-нибудь интригующее событие? Громкое убийство?
— Э-э… — Одри потянулась к сумке и достала путеводитель. — Нет, ничего особенного. Шарль-Морис де Талейран-Перигор купил этот замок и в нем же и умер. В путеводителе говорится, что в садах полно диковинных зверей и птиц и что там есть еще музей автомобилей — со старинными экспонатами и записями различных автомобильных историй.
— Звучит очень заманчиво.
— Ну, тогда поехали.
22
Алисон сидела в церкви Святой Троицы. Июльская жара, давившая тяжелым грузом на город, заставила ее укрыться в тихом и прохладном месте. Алисон не хотелось сейчас находиться среди людей: она испытывала необходимость на время уединиться, чтобы поразмыслить обо всем, что она узнала сегодня утром. Она держала в руках фотографии, которые принес ей нанятый ею детектив.
Когда она приняла решение организовать слежку за мужем, сложившаяся ситуация показалась ей даже интересной и забавной. Алисон чувствовала себя главной героиней фильма, делающей то, что ей необходимо делать, и пытающейся использовать эффект неожиданности, но при этом она даже на секунду не задумалась ни о том, что тот, кто ищет, обычно находит, ни о том, что она будет делать потом. Да, Алисон не задумывалась о том, что подобные затеи вполне могут дать результат. Всего лишь несколько дней назад она обратилась в сыскное агентство — и вот уже держит в руках переданные ей детективом фотографии. Неужели это было так легко? Впрочем, что за глупости! Следить-то детективу пришлось не за тщательно охраняемым премьер-министром, а всего лишь за неверным мужем, который не очень-то и пытался что-либо скрывать. Алисон приходилось признать, что Сэм даже не утруждал себя враньем. Она более-менее хорошо представляла себе, что он имел в виду, когда говорил, что ему необходимо принимать участие в «светских мероприятиях». В сущности, Алисон сама дала ему возможность вести разгульную жизнь. Сэм почти каждый вечер приходил домой очень поздно, и от него несло табаком, по́том и алкоголем. Да, он каждый вечер приходил навеселе — видимо, опрокидывал после работы стаканчик-другой (а то и третий), не говоря уже о случаях, когда он возвращался вдрызг пьяный с праздничных банкетов. Алисон и в самом деле приходилось признать, что Сэм от нее, в общем-то, ничего не скрывал. До недавнего времени подобная форма сосуществования казалась ей вполне приемлемой: они с Сэмом по обоюдному молчаливому согласию общались друг с другом как можно меньше. Однако несколько дней назад Алисон вдруг решила прибегнуть к помощи детективов, чтобы они нашли какой-нибудь серьезный компромат на ее мужа, и вот теперь этот компромат у нее в руках. Ну и что дальше?
Алисон все никак не могла определиться, что же она чувствует, держа эти фотографии в руках. Они не вызывали у нее никакой реакции. Она снова и снова мысленно обращалась к себе с вопросом о том, что же она чувствует. Негодование? Горечь обманутой женщины? Алисон с большим трудом узнавала на снимках человека, за которого когда-то вышла замуж и с которым прожила столько лет. Когда закончилась их любовь? И была ли она вообще? Была ли Алисон когда-то влюблена в Сэма? Что же, черт возьми, она сейчас чувствует?
Ей приходилось признать, что их с Сэмом взаимоотношения никогда не были образцом романтичности. Алисон и Сэм не принадлежали к числу супругов, которые смотрят на мир одними глазами, которые идут по жизни плечом к плечу, которые обладают общими интересами и заставляют себя разделять те интересы друг друга, которые трудно назвать общими. Они с Сэмом почти сразу же после свадьбы стали жить как бы каждый сам по себе, и ситуация не улучшилась даже тогда, когда у них появились дети.
Сэм с презрением относился к мероприятиям, которые организовывали в школе для родителей на Рождество и в конце учебного года. Перед каждым таким мероприятием он всячески пытался придумать повод, чтобы в нем не участвовать. Он ненавидел спортивные соревнования, устраиваемые для родителей, потому что большинство из них были ему непонятны и казались неуклюжими попытками создать обстановку радости и веселья. А еще больше Сэм ненавидел театрализованные представления и прочий — как он говорил — «цирк». Нет, Сэм был не из тех родителей, которые принимают активное участие в школьной жизни своих детей — он ограничивался минимумом, которого требовали приличия, а частенько не снисходил даже и до этого. Однако Алисон не очень-то переживала: ей не хотелось слушать, как он бубнит себе под нос всякие глупости, когда она пытается увещевать его с натянутой улыбкой. Сэм вел себя на публике как мужлан — а особенно когда находился среди людей, которых не считал себе ровней, и Алисон приходила домой с головной болью, вызванной нервным напряжением, которое она испытывала, пытаясь все время отшучиваться и тем самым хоть немного сглаживать нетактичное поведение своего супруга. Самой ей публичные мероприятия очень нравились. Она получала большое удовольствие от общения с людьми, от пиршеств, устраиваемых летом в саду, и из кожи вон лезла ради того, чтобы достать билет на престижный теннисный турнир в Уимблдоне или на королевские скачки в Эскоте, потому что потом ей было о чем поговорить с подругами и Алисон могла в течение двух недель предаваться приятным мыслям о том, что она туда наденет и что ей нужно будет купить.
Сэм же всем этим не интересовался. Его не очень-то волновало то, что его жена участвует во всех мероприятиях без него, — по правде говоря, его не интересовало даже то, чем она вообще занимается в его отсутствие, — и он не утруждал себя общением со знакомыми Алисон, с соседями и родителями одноклассников своих детей — в общем, со всеми теми, с кем активно общалась она. Она всегда вела себя безукоризненно, неизменно была самой элегантной женщиной на любом мероприятии, каждый день одевалась во что-то новенькое, улыбалась всем своей очаровательной улыбкой — но при этом была почти всегда одна. Раньше ей даже нравилось приходить без Сэма, но вот теперь, здесь, в полумраке церкви, у Алисон появилось неприятное ощущение, что она самой последней узнала о «шалостях» своего мужа и занималась показухой перед знакомыми, — показухой, которая не могла никого обмануть и лишь вызывала сочувствие. Что ее знакомые думали о ней? Они уже давно перестали спрашивать о Сэме, а она этого даже не заметила. Алисон довольствовалась тем, что всегда находится в центре внимания. Кстати, а что она обычно отвечала на вопросы о Сэме?
«Видите ли, он все время работает, — говорила она, театрально всплескивая руками. — Кроме того, Сэму совсем не нравится проводить время на природе. Он стопроцентный городской житель. Если он одет не в отглаженный костюм, он чувствует себя не в своей тарелке. Работа, работа и снова работа — вот в чем заключается его жизнь, и именно это и делает его счастливым. Так что пусть он лучше занимается тем, чем ему нравится, потому что я не люблю смотреть, как он стоит в сторонке, все время поглядывает на часы и выкуривает одну сигарету за другой. Мы ведь в подобных случаях оба чувствуем себя неловко: и он, и я».
