«Бывший муж». Алисон мысленно произнесла эти слова, чтобы узнать, что она при этом почувствует. «Бывший муж. Мой бывший муж». Она показалась самой себе умудренной жизненным опытом женщиной — женщиной, которая уже пожила на белом свете, но у которой при этом впереди еще целая жизнь. Она почувствовала себя невероятно привлекательной, сильной и самоуверенной, почувствовала себя зрелой женщиной, женщиной в расцвете лет. Да, не может быть никакого сомнения: развод для сорокалетней женщины — это как раз то, что позволяет ей придать своей жизни новый смысл и начать все сначала.
Наконец разобравшись в своих чувствах, Алисон вышла из полумрака церкви на яркий свет июльского солнца и прогулялась немного по близлежащему парку. Она казалась себе Бетт Дэвис или Джоан Кроуфорд в какой-нибудь из их лучших ролей. Алисон шла решительным, но неторопливым шагом. На устах застыла легкая улыбка. Солнцезащитные очки скрывали победоносный блеск ее глаз. В руке она держала оружие, с помощью которого получит от Сэма все, что захочет, причем это оружие она раздобыла без особого труда. Прежде чем принять какое-либо серьезное решение, она спрячет эти фотографии в надежном месте и скажет Сэму, что ей необходимо отдохнуть несколько дней. Она отвезет детей к своим родителям в Девоншир, а сама отправится на юг Франции. Подумав о Франции, Алисон вспомнила, что ее свекровь, Виолетта, поехала туда с дочерью. А еще Алисон вспомнила, какое сильное раздражение вызвала у ее мужа вдруг резко окрепшая дружба между матерью и сестрой, а особенно их решение съездить вместе во Францию. Алисон попросит детектива «покопать» и в этом направлении. Сэм был в последнее время занят на работе чем-то очень-очень важным. «Дела, — говорил он, — очень важные дела». Алисон пока еще не выяснила, что у него за дела. Слышала, правда, что речь идет о каком-то клубе, но никаких подробностей не знала. Ну ничего, скоро она все выяснит.
Алисон решила, что после такого трудного дня ей нужно себя чем-то вознаградить, и, подойдя к проезжей части, остановила первое попавшееся такси.
— Пожалуйста, отвезите меня в Берлингтон-Аркейд.
23
Одри стояла перед лабиринтом Шартрского собора. Она прочла в пояснительном комментарии, что паломники в знак покаяния обычно передвигались по этому лабиринту на коленях. Лабиринт состоял из одиннадцати концентрических кругов, выложенных из каменных плит вровень с полом и не снабженных никакими ограждениями. Чтобы проползти на коленях, молясь, по всей его длине, составляющей двести шестьдесят два метра, требовался почти целый час. К счастью, в нынешние времена уже никто к подобным странным формам покаяния не прибегал. Однако, глядя на эти круги, Одри вдруг ощутила сильное желание опуститься на колени и поползти по лабиринту. Почему? Какие мотивы были у нее для того, чтобы ползать по лабиринту длиной в двести шестьдесят два метра? Одри на несколько минут задумалась.
«Если бы моя мама была больна, я могла бы попросить того, кто находится там, на небесах, и вершит судьбы людей, ее спасти и поползла бы ради этого на коленях».
Ее вдруг охватила дрожь от одной лишь мысли о том, что она может потерять свою маму. Виолетта всегда была частью ее жизни. Неотъемлемой частью. А имелись ли у Одри еще какие-нибудь мотивы, чтобы ползать на коленях по лабиринту? Сделала бы она это ради того, чтобы вернуть себе Джона?
Нет.
А ради того, чтобы спасти его, если бы он очень серьезно заболел?
Да.
Но ради того, чтобы вернуть его себе, она не стала бы ползать на коленях. Нельзя навязывать человеку судьбу, которая ему не нравится. Одри подчинила свою жизнь интересам Джона: она ничего не планировала исключительно для себя, все в ее жизни зависело от того, что хочет Джон, от того, в какое время он уходит на работу и возвращается. Если Одри когда-нибудь предлагала ему сходить вместе поужинать, чтобы отметить какую-то знаменательную дату или годовщину их совместной жизни (сам Джон никогда о годовщинах не помнил, а Одри его в этом ни разу не упрекнула, чтобы не показаться занудой), и при этом оказывалось, что у него слишком много работы и он не сможет вовремя освободиться, Одри испытывала такую досаду, что в этот день вообще не ужинала и даже не пыталась придумать для себя хоть какое-нибудь занятие. Однако она никогда не жаловалась: Джон начал работать в крупной транснациональной корпорации, а потому стал вращаться в высшем свете. Его чрезмерная занятость объяснялась ответственной должностью, на которой ему приходилось много «вкалывать», и огромной зарплатой, которую приходилось отрабатывать. Он уже почти достиг всего того, чего вообще мог достичь в своей жизни. Кто-то дал ему работу, о которой он мечтал, должность, о которой он мечтал, и зарплату, о которой мечтал далеко не он один. Теперь Джон общался едва ли не с элитой общества — то есть свершилось то, к чему он очень давно стремился. На чем, черт побери, основывались мечты Одри о домике в глуши, о саде, собаке, детях, о том, как они с Джоном будут бродить вечером по берегу реки, взявшись за руки и любуясь закатом, о пикниках и экскурсиях? Разве они когда-нибудь ездили вдвоем на природу с корзинкой для пикника? Откуда, черт возьми, у нее взялись мечты?
— Ну так что? Ты пройдешь по лабиринту или нет?
Слова Виолетты вывели Одри из задумчивости.
— Я размышляла над мотивами, которые могут заставить человека проползти на коленях по этому лабиринту.
— A-а… И к каким же выводам ты пришла?
— Ну… — Одри попыталась подобрать слова так, чтобы сказать правду, но не всю. — Я думаю, что люди могут сделать это, когда они надеются на какое-нибудь…
— Какое-нибудь что? — Виолетта вопросительно посмотрела на дочь.
— …какое-нибудь чудо, — договорила Одри, пытаясь подавить возникшее у нее чувство неловкости. — Или что-нибудь в этом роде. Однако для этого нужно быть очень набожным.
— Или пребывать в большом отчаянии. Думаю, что это совсем не твой случай.
Виолетта всегда знала больше, чем можно было предположить. Возможно, она просто внимательно наблюдала за Одри, пока та стояла перед входом в лабиринт и с огромным интересом разглядывала одиннадцать концентрических кругов…
В местном соборе имелись замечательные — знаменитые на весь мир — витражи, на которых было изображено более ста пятидесяти библейских сюжетов и сцен из повседневной жизни тринадцатого века и которые во время Второй мировой войны были один за другим вынуты из рам и спрятаны в надежном месте.
— Одри! — Виолетта посмотрела на дочь с нетерпением, как будто та начинала выводить ее из себя. — Подними глаза к небу, девочка! Оглянись по сторонам и обрати внимание, какая красота тебя окружает! И если у тебя есть какое-то заветное желание, попроси небеса о том, чтобы оно исполнилось!
Одри повиновалась, словно безвольная марионетка, и увидела, что стоит перед западным окном-розой, освещенным солнечными лучами, с изображением Иисуса Христа, сидящего в центре и окруженного сценами Страшного суда. Солнечные лучи, проникая сквозь витражи, придавали всем этим изображениям впечатляющий вид. Не хватало только музыки, доносящейся из органа, у которого включены все регистры и у которого воздух проходит по всем трубам с огромной интенсивностью. Разглядывая изображения на витражах, Одри поначалу не поняла почти ничего. Она подумала о своей дипломной работе на степень магистра, которую писала и защищала в университете и которая была посвящена антиквариату и старинным декоративным стилям, и вспомнила то немногое, что знала об этих витражах. Она решила, что купит путеводитель, который посвящен этому собору и в котором описываются один за другим все витражи, чтобы затем внимательно их рассмотреть и припомнить то, что ей когда-то рассказывали о них в университете. Когда она сказала об этом своей матери, та сердито покачала головой.
