А еще в музее был добряк Джордж. Или, правильнее сказать, придурок Джордж. Однако что еще можно ожидать от влюбленного мужчины, тем более если он влюблен в другого мужчину? Даже осознавая, что это весьма неуместно, Джордж постоянно всячески заискивал перед чрезмерно самодовольным Тимоти, хотя отношение Тима к нему было, мягко говоря, издевательски-насмешливым. Такая уж это штука любовь. Только когда Тимоти что-то срочно требовалось, он снисходил до того, чтобы обратиться за помощью к Джорджу, и тот лез из кожи вон, лишь бы только ему помочь: задерживался допоздна на работе, оставался без обеда, брал работу на дом на субботу и воскресенье, не получая затем от Тимоти абсолютно никакой благодарности. Тим не удостаивал Джорджа даже дружеского хлопка по плечу и слов «отличная работа, Джордж». Однако Джордж все равно чувствовал себя счастливым. Ему очень понравилась фраза, прозвучавшая в кинофильме «История любви», и он повторял ее Одри каждый раз, когда замечал на лице девушки неодобрение:
— Любовь — это когда ни разу не возникает желания сказать: «Мне жаль, что так получилось».
— И когда не возникает желания сказать: «Спасибо, Джордж», — с возмущенным видом качала головой Одри. — Или: «Ты и на этот раз спас мою задницу, Джордж». Или…
— Хм! Только не говори мне ничего о его заднице.
Такой он, этот Джордж.
А теперь Одри собиралась поехать с матерью в место, о котором все еще мало что знала и которое с восторженным удивлением открыла для себя в своем рабочем кабинете, листая путеводитель. На этот раз она поедет туда не по служебной надобности. Это станет для нее увлекательной поездкой — ну, или чем-то в этом роде. Впрочем, поездка эта, надо признать, будет не только увлекательной.
Побывав в долине Луары, Одри затем не раз читала о ней, о ее замках, парках с аллеями для прогулок и кабачках и мысленно переносилась туда с Джоном. Она представляла себе, как они прогуливаются, взявшись за руки, по лесам и садам, разглядывая возвышающиеся вдалеке châteaux
[1], пьют самые лучшие настойки в самых лучших кабачках, останавливаются на ночлег в красивейшем замке, построенном в стиле Ренессанс, — Ла-Веррери, в котором им предоставляют чудесную комнату с видом на озеро, садятся на бархатистую траву возле замка Шеверни в тени векового кедра, чтобы почитать «Роман о Розе»
[2], попивая при этом вино и совершенно позабыв обо всех расписаниях и телефонах. Одри буквально грезила о том, как бы съездить в долину реки Луары вместе с Джоном. Она знала, что идеализирует это место, потому что смотрит на него глазами влюбленной женщины. Знала, что, когда приедет туда, ее ожидает разочарование, потому что трава окажется иссушенной солнцем, шелковые ковры — поблекшими от времени, и что это удивительное путешествие, о котором она в данный момент думала, можно совершить только с ним и что, возможно, именно поэтому она сейчас намеревается отправиться в долину реки Луары — в знак протеста или же чтобы пережить в своем воображении то, чего уже не может быть, и раз и навсегда поставить на этом крест.
Июль в этом году был весьма дождливым и необычайно холодным. Одри застегнула жакет и, обхватив себя руками, съежилась. Она некоторое время шагала вдоль речки Виндраш, а затем перешла по каменному мостику на другой берег. Бартон-он-де-Уотер оказался еще более очаровательным местечком, чем его изображали на календариках. Здесь можно было снова — как в детстве — поверить в существование эльфов и фей, которые, казалось, вот-вот появятся из-за какого-нибудь дерева или валуна. Возможно, именно поэтому у Одри возникло ощущение, что за ней следят, что она здесь не одна. Подобное ощущение частенько возникает в местах с многовековой историей, и, проходя по таким вот тихим старинным улочкам, человек словно сливается с прошлым и с окружающей природой, сливается с удивительным уголком, который ее брат Сэм подарил их матери.
Но, несмотря на очарование Бартон-он-де-Уотера, Одри не могла простить Сэму того, что он, воспользовавшись сложившейся после смерти отца ситуацией, убедил мать продать «Виллоу-Хаус», а затем поспешно провернул все это дело, не испытывая ни малейших угрызений совести или хотя бы сомнений. Он называл сестру и мать сентиментальными недотепами (было в слове «недотепа» что-то такое, что делало его еще более обидным, чем, скажем, «дура» или «идиотка»), потому что они не хотели продавать дом по той, по словам Сэма, нелепой причине, что он принадлежал их семье — семье Сеймуров — еще с XVI века, когда их предок, Джекоб Сеймур, сколотил состояние на торговле шерстью.
Здание время от времени перестраивалось и расширялось, пока наконец не превратилось в громадный дом, построенный из известняка цвета меда, который приобрел со временем сероватый оттенок. На «Виллоу-Хаусе» оставили след все пережитые им архитектурные стили и исторические эпохи, а еще рядом с домом красовалась главная гордость их матери — впечатляющий своими размерами сад с широченными газонами (бархатистая трава на которых круглый год оставалась зеленой). За садом раскинулись луга, а позади них виднелись рощицы, состоящие преимущественно из буков и каштанов и образующие естественную границу принадлежащего Сеймурам огромного участка земли. Этот дом и прилегающая к нему территория были для Одри раем и предметом ее гордости и в детстве, и в годы юности. Она очень долго оттягивала отъезд из родительского дома — до тех пор, пока оттягивать его стало попросту невозможно. Однако затем в ее жизни появились университет и Джон, и тогда…
Внимание Одри привлек фасад одного из зданий. Это была витрина парфюмерного магазина, называвшегося, судя по вывеске, «Обонятельное зрение». Здесь не только продавали парфюмерию, но и предоставляли посетителям возможность проверить остроту своего обоняния с помощью специальных тестов. Однако больше всего Одри заинтересовало то, что внутри магазина имелся своего рода садик из душистых цветов и трав, аромат которых буквально бил по обонянию посетителей, стоило им только переступить порог. Пробежав глазами по деревянным стеллажам и рассмотрев выставленные образцы ароматического мыла, масла, духов и талька, Одри не удержалась и купила матери духи с запахом ландыша и тальк в красивой пластмассовой баночке, а себе — духи с ароматом гардении и — уже другой — тальк в не менее красивой пластмассовой баночке. Затем Одри попросила завернуть подарки, которые она купила матери, как-нибудь поэлегантнее. Этим она, конечно, вряд ли удивит Виолетту, но в таком очаровательном и изысканном магазине покупки, наверное, заворачивают прямо-таки виртуозно… Так оно и было, однако продавщица, заворачивая покупки, решила, видимо, немного порасспрашивать заглянувшую в ее магазин незнакомку, которая с таким восторженным видом только что разглядывала лежащие на стеллажах товары.
— Вы, похоже, не здешняя, да?
— Да, я здесь проездом.
— У вас, наверное, есть знакомые в нашем городке.
