Элфрик сел. Когда Филемон еще раз повторил все им сказанное, Керис охватила паника. Девушка изо всех сил пыталась отогнать воспоминания, как секли Полоумную Нелл, привязанную к телеге, и сосредоточиться на том, что сказать в свою защиту. Конечно, она без труда разобьет в пух и прах каждое так называемое свидетельство, но этого может оказаться недостаточно. Нужно объяснить, зачем люди оболгали ее, показать их побуждения.
Когда Филемон закончил, Годвин спросил, имеет ли обвиняемая что-нибудь сказать. Громко, куда увереннее, чем себя чувствовала, Керис ответила:
— Еще бы. — Заставив себя ждать, девушка прошла вперед, чтобы не одни обвинители говорили как власть имеющие. Подошла к креслу Ричарда и посмотрела ему в глаза. — Милорд епископ, я буду говорить чистую правду, так как надеюсь спастись… — Затем повернулась к людям и добавила: — Чего, как я заметила, не сказал Филемон.
Годвин перебил:
— Монах не обязан приносить присягу.
Керис повысила голос:
— Как удобно, иначе ему пришлось бы гореть в аду за всю ту ложь, которую он сегодня нагородил!
«Очко в мою пользу», — подумала Суконщица, и надежда ее усилилась. Она обращалась к людям. Хотя решение будет принимать епископ, настроение толпы окажет на него большое влияние. Ричарда нельзя назвать человеком высоких принципов.
— Знахарка Мэтти многих вылечила в этом городе, — начала Керис. — Ровно два года назад, когда рухнул мост, она в числе остальных, не жалея сил, помогала раненым, работая вместе с матерью Сесилией и монахинями. Сегодня я вижу в соборе многих из тех, кто прибегнул в тот ужасный день к ее помощи. Кто-нибудь слышал, как Знахарка тогда призывала дьявола? Если да, пусть скажет.
Девушка помолчала, чтобы сама по себе тишина воздействовала на слушателей, и указала на Медж Ткачиху:
— Настой Мэтти как-то сбил жар у твоей дочери. Что она тебе говорила?
Медж испугалась. Да и кто не испугался бы, когда просят свидетельствовать в пользу ведьмы. Но Ткачиха была очень обязана Керис. Распрямила плечи, вздернула подбородок и ответила:
— Мэтти говорила мне: «Молись Богу, только он может исцелить».
Керис обратилась к констеблю:
— Джон, Знахарка сняла тебе боль, когда Мэтью Цирюльник вправлял сломанную кость. Что она при этом говорила?
Джон привык стоять на стороне обвинителей и тоже почувствовал себя неловко, но уверенно сказал правду:
— «Молись Богу, только он может исцелить».
Суконщица вновь обратилась к людям:
— Все вы прекрасно знаете, что Мэтти не ведьма. В таком случае, спрашивает брат Филемон, почему же она бежала? Вопрос несложный. Просто испугалась тех наветов, что возвели и на меня. Скажите, женщины, кто из вас, обвиненный в ереси, чувствовал бы себя уверенно, доказывая свою невиновность церковному суду?
Девушка посмотрела на известных женщин города — Либ Колесницу, Сару Трактирщицу, Сюзанну Чепстоу.
— Почему я мешала красители по ночам? Да потому что дня не хватало! Как и многим из вас, моему отцу не удалось продать шерсть на прошлогодней ярмарке, и мне хотелось превратить ее во что-то такое, что купили бы. Оказалось очень трудно найти рецепт, но я добилась этого тяжелым трудом в течение многих часов, дней и ночей, но без помощи Сатаны.
Суконщица перевела дыхание и продолжила другим тоном, легче:
— Меня обвинили в том, что я приворожила Мерфина. Должна признать, это сильное обвинение. Посмотрите на сестру Элизабет. Пожалуйста, встань, сестра.
Клерк неохотно встала.
— Она красива, не правда ли? Также умна. И дочь епископа. О, простите, милорд епископ, я вовсе не хотела никого обидеть.
Эта дерзкая шпилька вызвала подавленный смех. Годвин был взбешен, но Ричард подавил улыбку.
— Сестра Элизабет не может понять, почему ей предпочли меня. Я и сама этого не понимаю. Необъяснимым образом Мерфин любит меня, такую вот простую девушку. — Послышался смех. — Очень жаль, что Элизабет огорчена. Если бы мы жили во времена Ветхого Завета, Мерфин женился бы на обеих и все были бы счастливы. — Смех стал громче. Керис подождала, пока он стихнет, и серьезно добавила: — Но еще хуже, что обычная ревность отвергнутой женщины в лживых устах послушницы превратилась в серьезное обвинение в ереси.
Филемон встал с протестом против обвинения в лживости, но епископ Ричард махнул рукой:
— Пусть говорит.
Решив, что с Элизабет расправилась, Керис двинулась дальше:
— Признаю, иногда я отпускаю грубые слова, особенно когда одна и зашибу палец на ноге. Но вы можете спросить, почему мой деверь свидетельствует против меня, выдумывая, будто я призываю злых духов. Думаю, мне известен ответ на этот вопрос. — Девушка помолчала и заговорила очень серьезно: — Мой отец болен. Если он умрет, его состояние будет поделено между мной и сестрой. Но если сначала умру я, то сестра получит все. А моя сестра — жена Элфрика. — Суконщица помолчала и, прищурившись, осмотрела толпу. — Вы потрясены? Я тоже. Но убивают и за меньшие деньги.
Девушка шагнула к своему месту, и Филемон поднялся со скамьи. Керис развернулась и, глядя на него, произнесла:
— Caput tuum in ano est.
Монахи громко рассмеялись, а обвинитель вспыхнул. Суконщица обратилась к деверю:
— Ты ведь не понимаешь, что я сказала, правда, Элфрик?
— Нет, — мрачно ответил тот.
— Бедняга, поэтому решил, что говорю на колдовском языке. — Она вновь повернулась к Филемону: — Брат, но тебе-то известно, на каком языке я говорила.
— На латыни, — буркнул тот.
— Может, переведешь нам сказанное?
Филемон умоляюще посмотрел на епископа, но Ричард развеселился:
— Отвечай на вопрос.
Монах пришел в ярость, но повиновался.
— Она сказала: «У тебя голова в заднице».
Публика взорвалась от хохота, и Керис наконец прошла на свое место. Когда смех затих, обвинитель открыл рот, но Ричард не дал ему сказать:
— Тебя мне больше нечего слушать. Ты выдвинул сильные обвинения, и подсудимая стойко защищалась. Еще кто-нибудь выскажется поданному поводу?
— Да, милорд епископ.
Вперед вышел монах Мёрдоу. Кто-то захихикал, остальные застонали. К Мёрдоу относились по-разному.
— Ересь — зло, — начал он зычным голосом проповедника. — Она развращает души женщин и мужчин…
— Благодарю тебя, брат, мне известна суть ереси, — перебил Ричард. — Ты имеешь что-нибудь сказать по существу? Если нет…
— Только одно. Могу лишь повторить…
— Если только повторить…
— …Ваши собственные слова, что обвинение было сильным и защита такой же.
