— Спрошу, если меня пустят. — Ткачиха встала. — А вы останетесь здесь.
— Нет, я пойду с тобой. Подожду на улице.
— В таком случае, Марк, тебе тоже лучше пойти. Составишь Мерфину компанию.
Чтобы удержать молодого мастера от опрометчивых поступков, имела она в виду, и Фитцджеральд не возразил. Он просил помощи и был благодарен, что два близких человека подставили ему плечо. Втроем быстрым шагом двинулись к монастырю. Мужчины остались перед госпиталем, а Медж зашла внутрь. Зодчий увидел старую собаку Керис. Скрэп сидела у входа и ждала хозяйку. Прошло полчаса.
— Думаю, получилось, иначе она уже вернулась бы.
— Посмотрим, — отозвался Марк.
Уезжали последние торговцы, вместо соборной лужайки оставляя за собой море вспененной грязи. Мерфин вышагивал взад-вперед; Ткач сидел неподвижно, похожий на статую Самсона. Прошел час, другой. Несмотря на нетерпение, Фитцджеральд радовался, что Медж нет так долго, — значит, она разговаривает с Керис. Когда Ткачиха наконец появилась, солнце заходило к западу от башни. Лицо ее было серьезно, а глаза полны слез.
— Керис жива. И с ней все в порядке. Девочка не больна и в здравом рассудке.
— Что она сказала? — Мерфин с трудом сдерживался.
— Я передам тебе каждое ее слово. Пойдемте сядем в огороде.
Сели на каменную скамью, глядя на закат. Спокойствие Медж не предвещало ничего хорошего. Мерфин предпочел бы, чтобы она брызгала слюной от негодования. Зодчий догадался, что новости плохие, и безнадежно спросил:
— Она правда не хочет видеть меня?
Медж вздохнула:
— Да.
— Почему?
— Я спрашивала ее. Керис говорит, что это разобьет ей сердце.
Мерфин заплакал. Медж продолжила тихо, отчетливо:
— Мать Сесилия оставила нас, мы могли говорить свободно, никто ничего не слышал. Суконщица уверена, что Годвин и Филемон решили избавиться от нее из-за прошения о хартии. В женском монастыре она в безопасности, но вне этих стен ее найдут и убьют.
— Убежим! Я заберу ее в Лондон! Годвин никогда нас там не найдет!
Медж кивнула:
— Я ей так и говорила. Мы долго это обсуждали. Девочка считает, что вы станете беглецами на всю жизнь, и не хочет обрекать тебя на такое. Твоя судьба — быть крупнейшим строителем своего времени и стяжать славу. Но, живя с ней, все время придется лгать и прятаться от дневного света.
— Наплевать мне на это!
— Она не сомневалась, что ты так и скажешь. Но думает, что тебе не наплевать; более того, не должно быть наплевать. Во всяком случае, ей это важно. Керис не хочет отнимать у тебя твою судьбу, даже если ты ее об этом просишь.
— Могла бы сама мне об этом сказать!
— Боится, что ты ее уговоришь.
Мерфин понимал, что Ткачиха говорит правду. Сесилия тоже говорила правду. Керис не хочет его видеть. Молодой мастер чувствовал, что сейчас задохнется от горя. Фитцджеральд вытер слезы рукавом и с трудом спросил:
— И что она собирается делать?
— Лучшее, что можно сделать в такой ситуации, — стать хорошей монахиней.
— При ее отношении к Церкви!
— Я знаю, Суконщица никогда не питала особого уважения к клирикам. Ничего удивительного для этого города. Но девочка считает, что может найти некоторое утешение, исцеляя людей.
Мостник задумался. Ткачи молча смотрели на него. Он действительно мог представить себе, как Керис работает в госпитале, заботится о больных. Но ей грозит провести полжизни в смирении и молитвах! Мерфин долго молчал.
— Она может покончить с собой.
— Вряд ли, — убежденно мотнула головой Медж. — Ей очень грустно, но я не увидела признаков того, что она думает о самоубийстве.
— Или кого-нибудь убить.
— Вот это более вероятно.
— Или, — медленно, через силу произнес Мерфин, — обрести своего рода счастье.
Ткачиха молчала. Фитцджеральд требовательно посмотрел на нее. Она кивнула. Зодчий понял, что это страшная правда. Керис может быть счастлива. Утратив дом, свободу, будущего мужа, все-таки может обрести счастье. Больше говорить было не о чем. Мастер встал.
— Спасибо, вы оказались настоящими друзьями. — Он повернулся уходить.
Марк спросил:
— Ты куда?
Мерфин остановился — в нем рождалась какая-то мысль. Зодчий ждал, когда она прояснится, и едва это случилось, изумился, но тут же понял, что мысль правильная. Не просто правильная — блестящая. Мостник утер слезы и в косном свете умирающего солнца посмотрел на Марка и Медж:
— Во Флоренцию. Прощайте.
Часть V
Март 1346 года — декабрь 1348 года
43
Сестра Керис вышла из аркады и быстро направилась в госпиталь к своим больным. Одряхлевшая Старушка Юлия уже не могла ходить на службы и подниматься по лестнице в дормиторий. Белла, невестка Дика Пивовара, оправлялась после трудных родов, а тринадцатилетний Рикки Ювелир сломал руку, которую ему вправил Мэтью Цирюльник. Послушница Нелли и Боб, служка монастыря, болтали, сидя на лавке. Керис обвела госпиталь наметанным взглядом. У постелей стояли грязные обеденные тарелки, между тем как обед был час назад.
— Боб! — позвала она. Служка вскочил. — Убери тарелки. Это монастырь, и чистота — добродетель. Быстро!
— Прости, сестра.
— Нелли, ты водила Старушку Юлию в отхожее место?
— Нет, сестра.
— Ей всегда нужно после обеда. Так же было у моей матери. Быстро отведи, пока ничего не случилось.
Нелли подошла к старой монахине. Керис развивала в себе терпение, но и через семь лет монашеской жизни каждый раздосадовала, когда приходилось вновь и вновь делать одни и те же замечания. Боб отлично знал, что тарелки нужно уносить сразу после обеда — Керис часто говорила ему это. Нелли прекрасно известны потребности Юлии. И все-таки оба сидели и болтали, пока требовательная госпитальная сестра не свалилась на них как снег на голову. Она взяла таз с водой для мытья рук и пошла на улицу. У стены незнакомый ей мужчина справлял малую нужду. Наверняка путник, надеющийся на ночлег.
— В следующий раз воспользуйтесь отхожим местом за конюшнями, — отрезала Керис.
Мужчина, не шелохнувшись, исподлобья посмотрел на монахиню и дерзко спросил:
— А вы кто?
— Я отвечаю за этот госпиталь, и, если хотите здесь заночевать, вам придется заняться своими манерами.
— А, командирша. — Путник неторопливо отряхнулся.
— Уберите немедленно ваше жалкое хозяйство, или не получите разрешения остаться в этом городе, не говоря уже об аббатстве.
