Осужденного вывели к западному фасаду собора, раздели и крепко привязали к вертикальной деревянной прямоугольной раме наподобие двери. На казнь собрались около сотни человек. Простых монахов не было: им не полагалось лицезреть кровопролитие.
У пятидесятилетнего палача Уилла Дубильщика от ремесла задубела даже собственная кожа. В чистом полотняном фартуке он стоял возле маленького столика с разложенными ножами и точил один из них о камень. От скрежета стали по граниту Годвин содрогнулся. Аббат произнес несколько молитв, закончив импровизированной просьбой к Господу, чтобы смерть вора послужила во славу Божью, дабы отвратить остальных от этого греха, и кивнул Дубильщику.
Уилл встал за спиной вора, вонзил в шею Джилберта маленький нож с заостренным концом и сделал длинный прямой разрез до пояса. Преступник взвыл от боли. Палач сделал еще один перпендикулярный разрез по плечам, образовав подобие буквы «Т». Затем Дубильщик взял другой нож — с длинным тонким лезвием, аккуратно поддел уголок кожи в точке пересечения разрезов и потянул. Приговоренный вновь закричал. Затем, держа уголок левой рукой, Уилл начал осторожно срезать кожу вора книзу. Тот истошно завопил.
Сестра Наталия издала какой-то странный звук, развернулась и убежала в монастырь. Сесилия закрыла глаза и начала молиться. Годвина подташнивало. Кто-то в толпе рухнул в обморок. Спокоен был, казалось, один Филемон.
Уилл работал быстро, его острый нож снимал подкожный жир, обнажая переплетение мышц. Кровь текла обильно, и Дубильщик время от времени вытирал руки о фартук. На каждое движение палача Джилберт отвечал ревом все усиливающейся боли. Скоро его кожа свисала со спины двумя широкими лоскутами. Уилл встал на колени — они на дюйм погрузились в кровь — и начал обрабатывать ноги.
Внезапно крики прекратились. Видимо, преступник потерял сознание. Годвину стало легче. Он хотел, чтобы человек, пытавшийся ограбить аббатство, пострадал, хотел, чтобы и другие стали свидетелями его мук, но все же слушать эти вопли было тяжело.
Уилл бесстрастно продолжал работу, отделяя кожу сзади — торс, руки, ноги. По-видимому, ему было все равно, в сознании жертва или нет. Вскоре палач зашел со стороны лица и, надрезав кожу вокруг запястий и щиколоток, снял ее так, что она повисла на плечах и бедрах. Затем Дубильщик двинулся вверх по туловищу, и Годвин понял, что он собирается снять все одним куском. Скоро кожа осталась только на голове. Джилберт еще дышал.
Палач сделал несколько осторожных надрезов на черепе, положил ножи, еще раз вытер руки, схватил кожу Джилберта и резко дернул вверх. Лицо и скальп отделились от головы, но не оторвались от остальной кожи. Уилл поднял окровавленный кожный покров вора над головой как охотничий трофей, и зрители загудели.
Керис делалось не по себе от мысли, что новую сокровищницу придется делить с монахами. Она извела Бет таким количеством вопросов по поводу сохранности денег, что та в конце концов повела ее осмотреть место. Годвин и Филемон, как бы случайно оказавшись в соборе, от них не отставали.
Все четверо прошли под новой аркой в южной ограде хора в маленький коридорчик и остановились перед мошной низкой дверью. Сестра Бет, тихая, смиренная, как и большинство монахинь, достала большой железный ключ и показала Керис:
— Это наш. Мы можем заходить в сокровищницу в любое время.
— Надо полагать, раз мы ее оплатили, — жестко ответила та.
Монахи и монахини вошли в небольшое квадратное помещение, в котором стоял стол с кучей пергаментных свитков, несколько стульев и огромный, обитый железом сундук.
— Сундук слишком велик, его нельзя пронести через дверь, — пояснила Бет.
— А как же его внесли? — спросила Керис.
— По частям, — ответил Годвин. — А сбил плотник уже здесь.
Смотрительница госпиталя холодно взглянула на аббата. Этот человек пытался ее убить. С того самого суда она смотрела на него с отвращением и по возможности избегала разговоров, но теперь категорично отрезала:
— Сестрам нужен ключ от сундука.
— Не обязательно, — быстро ответил настоятель. — Там драгоценная соборная утварь — она в ведении ризничего, а это всегда монах.
— Покажи, — потребовала Керис.
Она видела, что, оскорбленный ее тоном, Годвин хотел отказать, но, все-таки желая произвести впечатление открытости и невинности, уступил. Из кошелька на поясе аббат вынул ключ и отпер сундук. Помимо соборной утвари, в нем лежали десятки свитков — хартий монастыря. Подозрения Керис подтвердились.
— Значит, не одна утварь.
— И документы.
— Включая хартии женского монастыря.
— Да.
— В таком случае нам необходим ключ.
— Я как раз собирался снять копии со всех хартий и хранить их в библиотеке. При необходимости можно будет справиться по библиотечной копии, и, таким образом, бесценные подлинники окажутся в полной безопасности.
Бет, ненавидевшая ссоры, опасливо вставила:
— Звучит разумно, сестра Керис.
Та ворчливо ответила:
— Ладно, если сестры получат доступ к своим документам в какой-либо форме. — Хартии в конечном счете второстепенны. Она обращалась не столько к Годвину, сколько к Бет. — Важнее, где мы будем хранить деньги.
Бет с готовностью ответила:
— В тайниках под полом. Их четыре — два для братьев и два для сестер. Если присмотреться, видны незакрепленные камни.
Врачевательница осмотрела пол:
— Да, я бы не заметила, но теперь вижу. Они запираются?
— В принципе да, — ответил Годвин. — Но тогда их сразу будет видно, и это уже не тайник.
— Но так братья и сестры имеют доступ к деньгам друг друга.
Помощник аббата недовольно спросил:
— А что ты, собственно, здесь делаешь? Ты не имеешь отношения к сокровищнице.
Филемона Керис просто терпеть не могла. Он ей казался не вполне человеком, не различал добро и зло, не имел никаких принципов, никакой совести. Годвина монахиня презирала как порочного человека, прекрасно знавшего, когда он поступает плохо, а его помощника воспринимала скорее как опасное животное — бешеного пса или дикого вепря.
— Я имею обыкновение обращать внимание на детали.
— Ты недоверчива, — обиженно ответил бывший служка.
Сестра Керис невесело рассмеялась:
— В твоих устах, Филемон, это звучит забавно.
Он сделал вид, что оскорбился:
— Не понимаю тебя.
Бет сделала еще одно примирительное замечание:
— Я попросила Керис посмотреть, потому что она задает вопросы, которые мне и в голову не пришли бы.
Смотрительница госпиталя спросила:
— Как мы, к примеру, можем быть уверены, что братья не возьмут деньги у сестер?
