— Что?
Затем проследила за взглядом спутницы и все поняла. В нескольких ярдах в тени деревьев стояли двое мужчин, кажется, молодые, хотя точно она сказать не могла, так как лица их были испачканы сажей, а одежда грязная. Керис обратилась к ним на нормандском диалекте:
— Да благословит вас Бог, дети мои.
Мужчины не отвечали. Керис поняла: не знают, что делать. Что у них на уме? Грабеж? Насилие? Взгляд хищный. Керис оробела, но заставила себя мыслить спокойно. Что бы эти двое ни замышляли, они должны быть очень голодны. Целительница повернулась к Мэр:
— Быстро, дай мне два куска хлеба.
Монахиня отрезала два толстых куска. Керис положила сверху два таких же куска ветчины и велела Мэр:
— Дай каждому.
Девушка сильно испугалась, но твердым шагом прошла по траве и вручила мужчинам еду. Они схватили ее и начали поглощать с волчьей скоростью. Врачевательница поблагодарила звезды, что верно догадалась. Быстро убрала ветчину в сумку, прикрепила нож к поясу и забралась на Блэкки. Мэр последовала ее примеру, упрятав хлеб и сев на Стэмпа. Верхом Керис почувствовала себя увереннее. Мужчина повыше быстро подошел к ним. Смотрительница госпиталя собиралась подстегнуть пони и тронуться, но не успела: мужчина схватил Блэкки за поводья и с набитым ртом поблагодарил на местном наречии:
— Спасибо.
— Благодари Бога, не меня. Он послал нас помочь вам. Он смотрит на тебя и видит все.
— У вас в сумке еще есть мясо.
— Господь подскажет, кому его дать.
Наступило молчание, незнакомец подумал и попросил:
— Благословите меня.
Керис не очень хотелось протягивать правую руку для традиционного благословения — она оказалась бы слишком далеко от пояса с ножом. Это был всего-навсего кухонный нож с коротким лезвием, какой есть у любого человека, но им можно полоснуть по руке, державшей поводья, и заставить уступить себе дорогу. Монахиню осенило:
— Хорошо. Стань на колени.
Мужчина медлил. Целительница чуть повысила голос:
— Ты должен принять мое благословение на коленях.
Держа в руке хлеб с ветчиной, мужчина медленно опустился на колени. Госпитальная сестра обратила взгляд на его спутника. Через секунду тот сделал то же самое. Керис благословила обоих, стегнула Блэкки и быстро ускакала. Мэр последовала ее примеру. Голодные мужчины неотрывно смотрели на них.
Всю вторую половину дня Керис обдумывала происшествие. Солнце слепило глаза. Здесь и там поднимался дым, горели дома, леса. Но постепенно врачевательница поняла, что местность не совсем безлюдна. То беременная женщина собирала в поле фасоль, которую пощадило пламя английских факелов, то двое детей испуганно подсматривали за монахинями из-за почерневших камней усадьбы, то какие-то мужчины с повадками падальщиков быстро перебегали по опушке леса. Мужчины беспокоили ее. Они голодны, а голодные мужчины опасны. Целительница думала уже не о том, как ехать скорее, а о безопасности.
Найти монастыри, где путешественницы собирались останавливаться на ночлег, тоже оказалось сложней, чем предполагала Керис. Госпитальная сестра надеялась, что местные крестьяне будут указывать ей путь, но и представить не могла, что английская армия оставит за собой такие разрушения. И в обычные-то времена не так просто узнать что-то у людей, никогда в жизни не бывавших дальше ближайшего рынка, а теперь ее собеседники либо уходили от ответов, либо пугались до смерти, либо показывали хищный оскал.
По солнцу Керис определила, что они едут на восток, а по глубоким рытвинам от колес — что по главной дороге. Сегодня странницы хотели добраться до деревни, названной по расположенному в ней женскому монастырю Опиталь-де-Сёр. По мере того как удлинялись тени, глава маленькой экспедиции с растущим нетерпением и тревогой осматривалась вокруг в надежде спросить хоть кого-нибудь, как ехать дальше.
Дети по их приближении в ужасе разбегались, но Керис еще не достигла той степени отчаяния, чтобы подступиться к оголодавшим людям. Она надеялась встретить какую-нибудь женщину. Но молодых женщин путешественницы не видели вообще, и у монахини из Кингсбриджа зародились подозрения относительно их участи после столкновения с озверевшими англичанами. Время от времени Керис замечала вдалеке, на избежавших пожара полях, одинокие фигуры, собирающие жатву, но не хотела удаляться от дороги.
Наконец под яблоней возле прочного каменного дома они увидели испуганную сморщенную старуху, которая срывала с дерева и ела маленькие, совсем зеленые еще яблоки. Чтобы не испугать ее еще больше, Керис сошла с пони. Местная жительница попыталась спрятать свой жалкий ужин в складках платья, бежать у нее не было сил. Смотрительница госпиталя вежливо обратилась к ней:
— Добрый вечер матушка. Могу я узнать, эта дорога приведет нас в Огшталь-де-Сёр?
Старуха попыталась собраться и ответить внятно. Кивнув на дорогу, сказала:
— Через лес и по холму.
У нее не было зубов. Монахиня с жалостью подумала, как же трудно жевать неспелые яблоки одними деснами.
— И как далеко?
— Ох, далеко.
В ее возрасте все далеко.
— К ночи доедем.
— На пони — да.
— Спасибо, матушка.
— У меня была дочь. И двое внуков. Четырнадцать и шестнадцать. Славные мальчики.
— Мне очень жаль это слышать.
— Англичане. Да, сгорят они все в аду.
Очевидно, она не поняла, что собеседницы тоже англичанки. И Керис догадалась: местные не разбираются в национальности путников.
— А как звали мальчиков, матушка?
— Жиль и Жан.
— Я буду молиться за души Жиля и Жана.
— У вас есть хлеб?
Сестра осмотрелась, нет ли поблизости еще желающих, но никого не увидела. Она кивнула спутнице, которая достала из сумки остатки хлеба и дала старухе. Та выхватила его и принялась жевать. Когда сестры отъехали, Мэр заметила:
— Если мы раздадим всю еду, то умрем.
— Знаю. А как было отказать?
— Мы не сможем выполнить свою задачу, если подохнем.
— Но мы все-таки монахини, — отрезала Керис, — должны помогать страждущим и предоставить Богу решать, когда нам умереть.
Мэр изумилась:
— Ты никогда раньше так не говорила.
— Мой отец ненавидел проповедников морали. Он любил повторять, что все мы добры, когда нам это ничего не стоит. А вот когда ужасно хочется сделать что-нибудь гадкое — разбогатеть на нечестной сделке, поцеловать хорошенькие губки жены соседа, солгать, чтобы выпутаться из неприятностей, — вот тогда-то нужны принципы. Честность подобна мечу, говорил он: не стоит размахивать им, не имея серьезного намерения применить. Он, правда, совсем не разбирался в мечах.
